Вид с дешевых мест (сборник)

Второе заблуждение возникает, так сказать, на втором этапе: оно подстерегает тех, кто благополучно преодолел точку зрения на сай-фай как предсказательную литературу. Его можно сформулировать так: научная фантастика – это литература об исчезнувшем настоящем. Говоря конкретнее – о том самом времени, когда ее написали. То есть «Человек без лица» и «Тигр! Тигр!» (или «Звезды – моя цель») Альфреда Бестера – это, мол, книги о 50-х годах, а «Нейромант» Уильяма Гибсона – о том 1984-м, который мы прожили в действительности. С одной точки зрения, это правда, но с другой – к научной фантастике это утверждение применимо в не большей степени, чем к любой другой разновидности литературы: все наши истории и сказки – плоды нашего времени. Научная фантастика, как и любое другое искусство, – порождение своей эпохи, отражающее, освещающее или реагирующее на предрассудки, страхи и аксиомы своего времени. И все же она к этому не сводится: Бестера мы читаем не только для того, чтобы расшифровать и реконструировать 50-е годы.

Что по-настоящему важно в хорошей НФ-литературе и что ей придает такую долговечность, так это то, как именно она рассказывает о нашем настоящем. О чем она говорит нам сейчас? И что еще важнее, о чем она будет говорить нам всегда? Точка, в которой НФ становится совершенно особенной и выдающейся отраслью литературы, – это точка, в которой она, будь то по замыслу автора или помимо его воли, начинает повествовать о чем-то более масштабном и важном, нежели обычный дух времени. Действие романа «Пересечение Эйнштейна» (а это название было навязано издателем ради улучшения продаж; сам Дилэни первоначально назвал свою книгу «Мрак баснословный и безвидный») происходит в далеком будущем, когда Землю, покинутую людьми, заселили иные существа – словно сквоттеры, захватившие брошенный дом. Эти существа живут нашими жизнями, облекшись в наши мифы и мечты. Им неудобно, но они очень стараются. Развивая этот замысел, Дилэни сознательно и беззастенчиво сплетает нити мифов в новое, невероятное полотно: Лоби, от лица которого ведется повествование, – это Орфей, или актер, играющий роль Орфея; остальные члены труппы играют роли Иисуса и Иуды, Джин Харлоу (которую, в свою очередь, играет Кэнди Дарлинг) и Билли Кида. В наших легендах им неуютно; они им не подходят.

Покойная Кэти Акер в своем предисловии к роману «Тритон» (издательство «Уэслиан Пресс») подробно разобрала образ Орфея и роль Сэмюэля Р. Дилэни как орфического пророка. Все ее рассуждения верны, и я могу только рекомендовать читателю с ними ознакомиться. Дилэни и впрямь орфический бард, а «Пересечение Эйнштейна», как вы вскоре убедитесь сами, – орфическая книга.

В древнейших своих версиях история Орфея – это, в сущности, всего лишь миф о смене времен года: Орфей спускается в подземный мир в поисках Эвридики и благополучно выводит ее обратно, к свету дня. Позже – но еще в незапамятные времена – хеппи-энд потерялся. Однако Лоби из романа Дилэни – это не просто Орфей.

«Пересечение Эйнштейна» – блестящая книга, с некоторым смущением признающая собственный блеск. Главам ее предпосланы цитаты разных писателей, от маркиза де Сада до Уильяма Батлера Йейтса (уж не они ли – владельцы домов, захваченных теми самыми сквоттерами?), и выдержки из личного дневника самого автора, который тот вел в период работы над книгой и своих странствий по островам Греции. Автор тогда был еще молод и писал роман в той среде, о которой позже рассказал в двух своих автобиографических книгах – «Движение света в воде» и «Небесный завтрак». Но здесь, в «Пересечении Эйнштейна», он пишет о музыке и любви, о взрослении и о ценности историй так, как это возможно только в молодости.

Можно рассматривать эту книгу как портрет поколения, мечтавшего, что новые наркотики и сексуальная свобода повлекут за собой новую зарю и расцвет Homo superior

, сверхчеловеков, странствующих по миру своих родителей, как заколдованные дети – по опустевшим городам, по развалинам Рима, Афин и Нью-Йорка. Можно предположить, что эта книга излагает и перетолковывает на новый лад мифы того чудно́го народца, который вошел в историю как хиппи. Но если бы «Пересечение Эйнштейна» этим исчерпывалось, грош была бы ему цена; по крайней мере, в наши дни оно уже никого бы не заинтересовало. А между тем оно продолжает вызывать живой отклик.

Но о чем же тогда повествует «Пересечение Эйнштейна», если не об этом?

Мне этот роман видится исследованием мифов и попыткой ответить на вопросы, зачем они нам нужны и почему мы их рассказываем. И что они делают с нами – независимо от того, понимаем мы их или нет. Каждое новое поколение занимает место предыдущего. Каждое новое поколение заново открывает для себя сказки и истины былых времен и обмолачивает их, как колосья, отделяя – лично для себя – зерна от плевел. И ему и невдомек, и непонятно, и попросту плевать на то, что идущие следом отринут какие-то из его вечных истин как никчемную дань моде.