Видимый и невидимый мир в киноискусстве

Безымянный уверовал в то, что Ин Чжэн – будущий император Цинь Шихуанди предан высшему идеалу владения мечом или владения самим собою, что одно и то же. Ведь в минуту смертельной опасности он сумел забыть о себе ради «высшего мотива», как называет Безымянный абсолютное благо. А тот, кто владеет собою, владеет и миром.

Правитель земли Цинь не прибегает к логической аргументации в пользу единовластия и единоначалия. Он говорит: «Меня только что осенило!». То есть он свидетельствует, а не

доказывает. И это единственное, что могло бы убедить и усмирить ратника. И это единственное, что могло бы убедить и усмирить народ, которым будущий император собирается править. Вот здесь-то и заявляет о себе новая опасность. Трагедия фанатичной слепой веры…

3 декабря 1965 г. в Институте философии бывший фронтовик и лагерник, опальный мыслитель Григорий Померанц выступил с докладом, который назывался «Нравственный облик исторической личности». Выступление вошло в историю как антисталинское. Померанц в своей речи сравнил объединителя Китая – Первого Императора Цинь с Иосифом Виссарионовичем Сталиным и показал, что нет такой высокой цели, которая оправдывала бы любые средства.

Приведем обширную цитату из доклада Померанца, который не утратил своей актуальности и по сегодняшний день.

«Жили-были два императора, один в Индии, другой в Китае – Ашока и Цинь Ши Хуаньди. Оба имели перед собой прогрессивную задачу – объединение страны. Ашока с этой прогрессивной задачей не справился. Он поддался ложной жалости, неправильному гуманизму <…> не сумел отличить прогрессивных войн от реакционных. Едва завоевав одно царство, он вложил меч в ножны, отказался от всякой войны и, вместо того чтобы посылать за границы свои армии, стал рассылать буддийских монахов, которые несли трудящимся соседних стран реакционный религиозный дурман: “не отымай чужой жизни, не бери того, что тебе не принадлежит, не лги” и т. д.

Зато Цинь Ши Хуан (ди – вроде августа) был правильный гуманист. Если враг не сдавался, он его уничтожал; если сдавался – тоже уничтожал. Правда, слова “гуманизм” (по-китайски это звучит “жень”) Цинь Ши Хуан не любил, и книги, в которых толковалось про “жень”, велел сжечь, а заодно и все другие книги, кроме трудов по сельскому хозяйству, военному делу и гадательных книг. И книгочеев-интеллигентов, толковавших насчет “жень”, собрали и перетопили в нужниках или подвергли другим позорным казням. Всех таких интеллигентов оказалось 400 человек. Прослойка еще не успела разрастись, и задача Цинь Ши Хуана оказалась сравнительно простой.

Очистив страну от неправильного гуманизма, Цинь Ши Хуан объединил Китай и основал единое китайское государство на твердых принципах: за недоносительство – казнь, за донос – повышение по службе или другое поощрение. Были построены великие стройки древнего Китая, в том числе Великая китайская стена, которая стоит и поныне <…>.

Это великолепное государство обладало только одним недостатком: жить в нем было нельзя»[164].

Доклад Померанца произвел эффект разорвавшейся бомбы. Докладчик чудом не пострадал, хотя последователи отечественного Цинь Шихуаньди, читай Сталина, еще находились у власти и готовы были бороться за ее легитимность любой ценой.

Померанц посмел поставить нравственный облик исторической личности выше всех ее титанических свершений.

На этом-то и сыграл Чжан Имоу, изобразив безжалостного деспота воином, поэтом и мудрецом, который способен различать духов и читать знаки Неба. Другими словами, режиссер выдвинул на первый план нравственный облик Цинь Шихуанди и тем самым признал его историческую правоту. Приключенческий жанр китайского фэнтези не снимает напряжения философской проблематики «Героя», но контрабандно проносит в наше сознание идеологию того прогресса, для которого хороши все средства. Контрабандно, потому что эта идеология прикрыта гуманистическим проектом и едва ли не христианским отказом от насилия. Не стал же Безымянный сводить счеты с владыкой Цинь.

Убийца говорит Императору: «Сломанный Меч сказал: “Люди страдали от многолетних войн. Только правитель Цинь может остановить хаос, объединив всё под небесами”. Он просил меня отказаться от Вашего убийства ради всеобщего блага. Он сказал, что страдания одного человека – ничто по сравнению со страданиями целых народов. Соперничество Чжао и Цинь – мелочь по сравнению с высшим мотивом».

Как знакома нам эта риторика. Идея объединения страны, которая, к сожалению, способна подпитываться только ненавистью к внутреннему и внешнему врагу. Идея ничтожности отдельно взятой человеческой жизни. Наконец «высший мотив», который оправдывает любой террор. Сравнивая Германию с Данией, Померанц в своей антисталинской речи сказал: «В обеих формально сохранилась одна и та же знаковая система, в которой высшие моральные ценности были связаны со знаками “Христос”, “бессмертие души” <…>. В обеих странах происходило развитие капитализма, но Дания не имела дополнительной нагрузки в виде задачи объединения страны»[165].