Вий. Рассказы о вирт-реальности

Лай усилился, превратился в злобно-испуганный.

— Где же этот чертов пес? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Дать бы ему кирпичом по башке, чтоб заткнулся.

Лай внезапно стих, и все трое услышали, как собака заскулила.

— Что там с этой зверюгой? — поинтересовался Панчик с сарказмом. — Клизму ей что ли поставили?

Хома с Голыщенко заржали, как кони.

— Тебе бы сейчас клизму, — сказал Петр, закашлявшись от смеха. — Пулей долетишь до Москвы.

Голыщенко постучал в прочно висевшую на петлях калитку. От стука собака опять подняла лай.

— Чертов пес, отпустило его, видать, — заметил Панчик.

Им никто не ответил.

Голыщ постучал снова. Теперь уже сильнее. Добавил ногой, от удара калитка содрогнулась.

В тишине заскрипела дверь, в темный двор за забором хлынул электрический свет и лег на землю неровным желтым прямоугольником. Пес спрятался в будке и испуганно заскулил.

Студенты услышали старческий голос:

— Иду, иду. Вот ужо нетерпеливые. Кого несет посреди ночи?

— Мы студенты, бабуся! — ответил Панчик дружелюбно.

— Какие такие студенты?

— Программисты, бабушка, — разъяснил Хома терпеливо. — У нас машина сломалась. Нам бы позвонить, а?

— Позвонить? — переспросила бабка.

— Вызовем эвакуатор, — пояснил Голыщенко. — И уйдем. Нам только позвонить, чесс слово!

— Да кто сейчас верит в честное слово, — засмеялась старуха. От ее смеха повеяло чем-то недобрым. — Но так и быть. Впущу вас.

Студенты переглянулись.

— Все в ажуре, — подбодрил друзей Голыш, глядя на их вдруг ставшие неуверенными лица. В глазах обоих читается — а, может, лучше свалить отсюда, пока не поздно? — Мы у этой карги еще и самогонки выпьем.

* * *

Заскрипела, открываясь, калитка, и ребята увидели приземистую горбатую старушонку в черном платке. Старенькая фуфайка, кофта, что виднеется под ней, юбка и резиновые сапоги довершили образ одинокой, никому ненужной деревенской старухи.

Она отошла, пропуская гостей во двор. Хомскому показалось, что в ее подслеповатых глазах на миг промелькнуло торжество. Ее взгляд задержался на Хоме.

Он стал искать взглядом собаку, но увидел только массивную старую будку под окном, из которой раздается тихий скулеж.

— А что, Хома, — сказал с ухмылкой Панчинков. — Если вдруг не сумеем вызвать эвакуатор, слабо тебе добежать до Москвы, не останавливаясь, и при этом нести меня на плечах?

— Да иди ты, — буркнул Хомский, проходя в дом вслед за друзьями. — Такого слона нести — сразу позвоночник в трусы осыплется.

Старуха вошла последней. Она затворила скрипучую дверь, и во дворе снова сделалось темно.

* * *

Телефона у бабки не оказалось. Обычный деревенский дом без каких-либо признаков техники. Даже без электрочайника и телевизора. Зато соблазнительно пахнет свежим жаренным мясом.

— Как же так, бабуля? — простонал Голыщенко, сидя за столом посреди комнаты, где под потолком слабо горела тусклая лампочка. — Как ты живешь без телефона?

— Живу, милок, уже давно. Тут раньше линия проходила. Но потом вона перестала работать.

Хома с друзьями переглянулись. История выглядит до ужаса неправдоподобно.

— Бабушка, а у соседей есть телефон? — спросил Панчинков.

— Где ты тут заметил соседей? — мрачно буркнул Хома. — Дом-то один.

Бабка посмотрела на Хомского, ее старые зубы обнажились в улыбке.

— Он верно говорит. Соседей нету, милки. Одна я живу тута.

— Ёкарный бабай, — выругался Панчинков. — Че делать будем, пацаны?

— Пошли обратно к машине, — предложил Хомский, с готовностью поднимаясь на ноги.

Голыщенко встал с лавки у стены.

— Погодите, соколики, — сказала бабка. — Скоро уже рассветет. Оставайтесь, поспите пару часов. Глянь, как вы уморились, у вас на лицах усе написано.

— Ты че, бабуля, — покачал головой Панчинков. — Некогда нам.

— А у меня водочка есть, огурчики с погреба, — сказала бабка, глянув на него с хитрой улыбкой. — Корову вчерась зарезала, у меня теперь отбивные жареные в печке с гречневой кашей.

Она посмотрела на каждого по очереди.

— Оставайтесь, поешьте по-человечьи. Куда вы попретесь на ночь глядя-то? Мне и неловко как-то, у меня так давно не было гостей. Все собака одна, я скоро так одичаю, и сама буду как собака.

Программисты переглянулись.

— Кстати, а что это с вашей собакой, бабушка? — спросил Хома. — Чего она то лаяла, то скулила?

Старуха покачала головой.

— Да больная она. Убивать жалко. Она постоянно то брешет, как самошедчая, то скулит, волком воет.

Хома кивнул. Это звучало убедительнее байки про телефон. Он вдруг почувствовал голод, в желудке громко квакнуло. Запах отбивных из-за заслонки в печи ударил в него с новой силой, нос почуял и свежесваренную гречневую кашу, сдобренную чесноком. Рот заполнился голодной слюной.

Сконфуженный, он посмотрел на усталые лица друзей. В их глазах прочел солидарность. Они тоже на вечеринке ничего не ели.

— Ну че, пацаны, — сказал он, — я бы поел чего-нить. Посидим немного, а потом пойдем. Согласны?

— Я бы от водочки не отказался, — крякнул Панчинков, с голодным азартом потирая руки. — Давай, бабка, мечи свое мясо и огурчики!