Вихри сансары

Она нам вторит: «Жизнь есть отраженье,

Но этот призрак дышит не случайно».

Своим лучом, лучом бледно-зеленым,

Она ласкает, странно так волнуя,

И душу побуждает к долгим стонам

Влияньем рокового поцелуя.

Своим ущербом, смертью двухнедельной,

И новым полновластным воссияньем,

Она твердит о грусти небесцельной,

О том, что свет нас ждет за умираньем.

Но нас маня надеждой незабвенной,

Сама она уснула в бледной дали,

Красавица тоски беспеременной,

Верховная владычица печали!

– Красивые стихи, это ты сочинила? – спросил Сережа.

– Нет, это русский поэт Константин Бальмонт.

– Мне тоже нравится одно стихотворение, но я не знаю, кто его написал.

– Прочти.

– Н-е-е-т, у меня не получится так красиво, как у тебя.

– Ну, пожалуйста, прочти для меня.

– Ты кто?

– Я? Лунатик. По крышам бродящий…

– Что делаешь ты?

– Одержимый и спящий,

По лунной эмали скитаюсь. Гуляю.

– Зачем?

– Я не знаю.

– Откуда ты взялся?

– Из комнат… Из дома.

На свет выхожу, наважденьем влекомый,

Манит меня месяц серебряной песней,

В зыбучий, туманный простор поднебесья.

И надо идти…

– Бедный… Сидел бы уж дома!

– Как можно?

Я в путь отправляюсь тревожный

И с жизнью прощаюсь, и плачу,

Блуждая во сне наудачу…

– А что там? В ночи?

– Там? Тревога.

И шатких карнизов дорога,

И сумрачной бездны напасти,

И нет ниоткуда участья.

Хоть близко до Господа Бога…

– И что же? Всегда так будет?

– Всегда. Везде. И повсюду.

Меня уж на ключ запирали.

Решетки в окна вставляли.

Не помогает.

Не помогает.

Не помогает.

– Какие грустные стихи! И как трогательно ты их прочитал!

– Когда я попал в детский дом, я подружился с мальчиком, который часто читал это стихотворение. Однажды он спрыгнул с крыши. Даже мне, своему единственному другу, он не сказал, что собирается это сделать.

Наступила мрачная тишина.

– Смотри, какое доброе отражение луны на этой стене, – нарушила молчание Майя.

– А здесь луна смеется, – отозвался Сережа. – Майя, я не хочу с тобой расставаться. Что ты собираешься делать после детдома?

– Вообще-то, это моя тайна. Я никому ее не раскрывала. Но тебе скажу. Я хочу поступить в театральный институт.

– Я так и думал, – почти прокричал Сережа. – Я знаю, ты поступишь, у тебя получится. Ты будешь известной артисткой. Ты же такая талантливая.

– Правда получится? – обескураженная восторженной реакцией Сергея, переспросила Майя.

– Еще как получится! Никаких сомнений. Я все сделаю для того, чтобы у тебя получилось. Вообще-то, я хотел поступать в мореходное училище. Мне всегда хотелось путешествовать. Но я готов сразу пойти работать, лишь бы ты смогла учиться.

– Прямо вот так сразу ты нас поженил? – рассмеялась Майя.

– Ну, не сразу: я думаю, что я еще смогу доказать тебе свою преданность и ты полюбишь меня так же, как я люблю тебя.

– Да ты мне всегда нравился. У нас в детском доме нет ни одного парня такого целеустремленного и правильного, как ты. А это главное в жизни.

Сережа обнял Майю, и она впервые за много лет так отчетливо почувствовала тепло и ласку. Она вспомнила вдруг сильные руки отца и нежность матери, их ласковые слова и поняла, что ближе и роднее Сережи у нее нет никого во всем белом свете.

Он дрожал всем телом. Майя взяла в ладони его голову и стала осыпать поцелуями, нежно касаясь своими теплыми губами его лица. Майя не думала о близости, но искренняя страсть и трепет Сергея не позволили ей противиться. Все произошло как-то просто и естественно, как если бы они были мужем и женой.

Майю пронизывало тепло, она растворялась в лунном пространстве. Лишь на мгновение она ощутила колющую боль, которая тут же прошла, и ощущение неги и блаженства вернулось вновь. Секса не было, было соитие, сближение двух сердец, соединение невинных душ.

Полунагая, она лежала на спортивном матрасе и в свете луны была прекрасна.

Сергей пробудил в ней женщину, и она почувствовала, что значит быть любимой.

***

Взломанная дверь с грохотом распахнулась, вспыхнул яркий свет и Прыщ прокричал:

– А, вот вы где!