Вихри Валгаллы

На душе было не то что тревожно, а как-то непонятно-грустно. Не перед кем позировать и рисоваться, в салоне он ехал один, а то, что он затеял, словно бы выходило за отведенные судьбой рамки. Почему ему так казалось, он не совсем понимал. Словно до этого просто играл роль в спектакле студенческой самодеятельности, а сейчас вдруг предстояло без подготовки выйти на сцену МХАТа. Или судьи на фехтовальной дорожке вдруг объявили, что бой будет на настоящих шпагах и до решительного исхода.

Может быть, поэтому он не взял с собой в поездку Анну, как она ни настаивала. А ей очень хотелось прокатиться в поезде через всю страну и поучаствовать в настоящем деле. Чем такие дела иногда кончаются, она не знала по молодости лет или просто не хотела знать. Вот Ларису бы он взял. Да не в его власти…

Колеса ровно стучали под настилом пола, скорость едва ли превышала тридцать, ну сорок километров. Вспомнив, что расстояние между телеграфными столбами составляет пятьдесят метров, он решил посчитать. Двадцать столбов в минуту – шестьдесят километров в час. Пока секундная стрелка обежала круг, за окном их проплыло четырнадцать. Это ж сколько ехать еще!.. Позвать, что ли, из соседнего вагона Кирсанова с Мальцевым и того каперанга, пульку до Ярославля расписать?

…Андрею сейчас, наверное, веселее.

…Новикову действительно было не скучно. Первые три дня после возвращения он провел то в постели Ирины, то в прогулках с ней по Севастополю и Южному берегу Крыма. Им было чем заняться и о чем поговорить. Особенно Ирину интересовали обстоятельства, при которых Андрею с Сильвией удалось вырваться с Валгаллы.

Она испытывала естественное, вполне объяснимое недоверие и неприязнь к Сильвии и к Антону тоже. Хотя тщательно их маскировала. Они оба слишком напоминали ей о прошлом и таили угрозу в будущем.

– Судя не только по словам Антона, но и по данным других источников, получилось вот что, – рассказывал Андрей, когда они, словно в молодости, сидели у костерка, разожженного просто для настроения на краю плоского треугольного утеса, повисшего над кипящим далеко внизу прибоем. – Сам Антон решить нашу проблему не мог, поскольку не имел больше доступа к аппаратуре Замка и вообще операциям, связанным с внутригалактическими делами. Чинов-то он достиг в своей иерархии высочайших, а возможности… Как в анекдоте про прапорщика, который приказы на присвоение воинских званий оформлял.

…Примерно так все оно и было. После контакта с Шульгиным Антон возвратился к себе, на ту самую Административную планету в центре Галактики, где размещались главные органы и учреждения легального правительства Конфедерации Ста миров. Профессор Бандар-Бегаван, не так давно возведенный в сан Пожизненного Наставника, принял его незамедлительно.

Следует отметить, что лишь немногие должностные лица Конфедерации, от Тайного посла и выше, да и то не все, а с разбором, были допущены к Знанию о существовании Держателей, Мирового разума и Гиперсети. Большинство из них вступали с ней в контакт только принудительно, когда от них требовалось сбросить в Сеть накопленную информацию и получить то или иное задание. Гораздо меньшее число сановников имело право и возможность контактировать с Держателями произвольно, грубо говоря – получили доступ к аналогу кремлевской «вертушки» в сталинские времена, но и то лишь в специально отведенное и ограниченное время. И только самые значительные персонажи форзейлианской иерархии, которых называли Облеченные доверием, могли входить в Гиперсеть в любое время, получать советы и знакомиться с глубинными банками информации. Допущенные в Спецхран и к особым папкам ЦК КПСС – так можно сказать. Бандар-Бегаван входил в этот круг.

Внешне Наставник изменился мало, но постоянная причастность к тайнам Вселенной наложила на него печать мудрости, отрешенности и даже некоей надмирности. Однако выслушал он Антона доброжелательно и с пониманием.

– Вину за очередной просчет я готов отнести и на свой счет тоже. Эйфория от «победы» оказалась слишком велика, а мы с тобой вдобавок слишком много внимания уделили нашим новым обязанностям и упустили почти очевидную альтернативу… Если нас принудят за это к покаянию, я возражать не стану.

– Наставник, при чем здесь покаяние! – возмутился Антон. Как всегда, мудрое смирение Бандар-Бегавана вызывало у него раздражение. И невысказанные вслух упреки в ханжестве. Конечно, скрыть свое отношение к Наставнику от Сети было невозможно, как и то, что Антон регулярно уклонялся от процедур рекондиционирования. Сохраняя в своей личности многие психические и интеллектуальные качества, приобретенные за полтора столетия работы на Земле, он ко многим установлениям и традициям метрополии относился без пиетета. Был своего рода диссидентом. Однако раз Держатели его не карали за это, а, напротив, позволяли продвигаться по службе, значит, им угоден такой сотрудник? Посему Антон не счел нужным упражняться в освященных авторитетом Держателей торжественных периодах.