Вихри Валгаллы

Адмирал же, поднявшись по ступенькам салона, сбросив с плеч надоевшую шубу, под которой оказался заношенный и пропотевший английский китель со следами сорванных иркутскими ревкомовцами в порыве пролетарского гнева погон, синие бриджи и растоптанные валенки, совсем ему не идущие, сел на диванчик, откинулся на спинку и устало прикрыл веки.

Коротким жестом Шульгин отправил за дверь сопровождающих офицеров, а Кетлинскому указал рукой на кресло в углу. Сейчас, пожалуй, придется не врангелевского представителя изображать, а вспомнить свою основную специальность.

Однако первым делом он заскочил в купе, набросил, не застегивая пуговиц, форменный китель российской армии с настоящими, дореволюционными погонами, а также и генерал-адъютантскими аксельбантами и успел сесть за стол напротив Колчака за секунду до того, как адмирал открыл глаза.

— Я вас не знаю, генерал, — сказал Колчак. Взгляд у него был острый и внимательный. Он повернулся к каперангу: — Капитан Кетлинский, вы можете сказать, что происходит?

Сашка малозаметным жестом предложил капитану промолчать и сам ответил на вопрос:

— Тогда давайте познакомимся. Я генерал-майор Шульгин, Александр Иванович, специальный представитель нынешнего Верховного правителя свободной России генерала Врангеля Петра Николаевича. После того как стало известно, что большевики лишь имитировали ваш расстрел, оповестив об этом мир, я получил приказ освободить вас из плена, который, как теперь уже очевидно, и исполнил. В данный момент мы движемся в моем поезде по Сибирской магистрали в сторону Харькова, который сегодня является столицей независимой республики Югороссия… — Говоря это, он налил адмиралу полный стакан любимого им французского коньяка «Ласточка», протянул, привстав, с полупоклоном.

Колчак машинально взял стакан и медленно выпил, будто там было ситро, а не крепкий ароматный напиток.

— Так. За спасение благодарю. Но, очевидно, я чего-то не понимаю. Если генерал Врангель, которого я, признаться, плохо помню, является Верховным правителем, то где, простите, в таком случае генерал Деникин, принявший от меня титул Верховного? И каков вообще государственный строй в России? Что такое Югороссия? Следует ли понимать, что с большевиками заключен мир и лозунг единой и неделимой России потерял свое значение? Либо я несколько повредился в уме, либо происходит нечто мне непонятное.

«Хороший симптом, — подумал Шульгин, — «пациент» сохраняет критический стиль мышления. Понятно, что все им пережитое — катастрофа на фронте, предательство союзников, допросы в Чека, почти целый год в одиночке с еженощным ожиданием смерти, — отнюдь не способствует душевному равновесию, но все же радость от чудесного спасения должна бы перевесить…»

— Александр Васильевич, — сказал он, — может быть, не будем именно сейчас вдаваться в скучные подробности жизни? Разве мало вам того, что есть в данную секунду? Могли ли вы вообразить подобное еще шесть часов назад? Эрго — бибамус — (Прим. автора — следовательно — выпьем).

Адмирал послушно выпил еще. Кетлинский, до этого не участвовавший в застолье, по сигналу Шульгина подвинул свой стул к торцу стола и тоже взял протянутый стакан.

— Папиросу, сигару, ваше высокопревосходительство?

Колчак взял сигару. Прикурил от поданной Шульгиным зажигалки. Жадно и глубоко, словно это была не сигара, а легкая папироса, затянулся. Не смог замаскировать естественного для соскучившегося по настоящему табаку курильщика дрожания руки.

— Генерал, — спросил он после соответствующей моменту паузы, — вы серьезно считаете, что я потерял над собой контроль? Напрасно. Момент переживания, конечно, был сильный, но тем не менее… Я действительно не понимаю смысла происходящего, но и всего лишь. Казимир Филиппович, здесь присутствующий, является для меня достаточным доказательством, что случившееся не бред и не провокация. Иначе это было бы слишком сложно. Ни мое больное воображение такого не придумало бы, ни тем более красные… Да и в чем смысл подобной мистификации?

«Слава Богу, пронесло, — подумал Сашка. — Противошоковое дано вовремя, и реактивный психоз не успел развиться… А главный мой преферанс, что я именно Кетлинского с собой взял. Знакомое лицо человека, которому он доверяет абсолютно, и в самый критический момент. Сам я ему и за два часа ничего не сумел бы доказать…»

— Александр Васильевич, я восхищен вашей выдержкой и силой духа. Именно поэтому предлагаю вам сегодня не задавать никаких вопросов. Ешьте, пейте, курите, вспоминайте с капитаном минувшие битвы, да, господи, просто в окно посмотрите…

Шульгин отдернул занавеску. За окном летела параллельно вагону огромная желтая луна, мелькали покрытые оползающими снеговыми шапками сосны, черное на первый взгляд небо отливало ружейной сталью. И пусто было вокруг, пусто и тихо. Будто ни войны в мире, ни смуты, ничего…

Занесло тебя снегом, Россия,

Запуржило седою пургой,

Лишь печальные ветры степные

Панихиду поют над тобой…