Вихри Валгаллы

И очень громко звучали голоса и в печати, и в парламенте, что гораздо правильнее будет сейчас поддержать большевистскую РСФСР, чтобы ее реорганизованная и даже пополненная европейскими волонтерами, недавно победоносная Красная Армия вновь развернула наступлению на Юг и продолжила столь благотворную для мирового равновесия тенденцию русского взаимоистребления.

Однако отчего-то европейские союзники «владычицы морей» по коалиции в этом стремительно вызревающем новом кризисе отнюдь не спешили ее поддержать.

Франция выражалась туманно: мол, соглашения соглашениями, но не стоит ли прежде вновь собрать Лигу Наций и обсудить справедливость российских претензий и возможность достижения компромисса?

Германия осторожно зондировала точку зрения Врангеля на возобновление строительства железной дороги Берлин — Стамбул — Багдад и форму участия Югороссии в промышленном возрождении Турции в случае денонсации условий Севрского договора.

САСШ вообще делали вид, что данный эпизод их не слишком касается, но по некоторым признакам чувствовалось, что затруднение Англии доставляет им удовольствие. Вдруг да и вправду она ввяжется в противостояние с Россией, и тогда можно будет еще сколько-то времени поманеврировать, изнуряя партнеров сомнениями по поводу своей истинной позиции.

Новиков, возвратившийся из тайного визита в Ангору, приехавший из Харькова Берестин, Шульгин, Воронцов и Ирина обсуждали в штабном кабинете на «Валгалле» свои ближайшие планы.

Как говорится, последняя пуговица к мундиру последнего солдата была пришита, силы на театре расставлены, пора было переходить к действиям.

Глава 10

Берестин и Новиков стояли на плоской вершине горы в одном из отрогов Понтийского хребта, неподалеку от порта Зонгулдак, расположенного на южном берегу Черного моря примерно на полпути между знаменитым Синопом и проливом Босфор. С километровой высоты видны были облепившие склоны холмов белые кубики средневековых домов с плоскими крышами, с десяток европейского типа зданий в центре города, пирсы угольных причалов, несколько приткнувшихся к ним фелюг и каботажных пароходов.

Недавно поднявшееся апрельское солнце освещало голубовато-мглистый вогнутый щит моря, у горизонта круто загибавшийся вверх и неощутимо сливавшийся с таким же голубым, по-утреннему дымчатым небом.

Среди грязно-черных пароходов времен чуть ли не Крымской кампании и закопченных припортовых пакгаузов белоснежный корпус «Валгаллы» выглядел странно и чужеродно. Даже на расстоянии нескольких километров размеры корабля производили впечатление. Вряд ли еще когда-нибудь в этот захолустный порт заходили трансатлантические лайнеры такого класса.

В бинокль можно было различить бесконечную вереницу запряженных ослами, мулами, даже верблюдами одно — и двухосных, тяжело нагруженных повозок, тянувшихся из порта в город, и такую же вереницу пустых, направлявшихся к причалу.

Они везли тысячи ящиков с винтовками, пулеметами, патронами и орудийными снарядами. Изредка в поле зрения попадали конные запряжки в два уноса, тянущие по пыльной грунтовой дороге знаменитые русские трехдюймовки 1902/27 года с передками и зарядными ящиками и 122-миллиметровые гаубицы образца 1938 года.

К апрелю 1921 года греческая армия, насчитывающая около ста тысяч человек при шести тысячах пулеметов и четырехстах орудиях, продолжая наступление, вышла на линию Измит — Денизли, глубоко вклинившись на контролируемое Кемаль-пашой Анатолийское плоскогорье. До Ангоры, временной столицы независимой Турции, по прямой оставалось едва полтысячи километров.

Армия Мустафы Кемаля имела в своем составе 51 тысячу штыков, 440 пулеметов и едва 150 старых немецких пушек с расстрелянными стволами и мизерным запасом снарядов.

Тем не менее в сражении у Иненю турки благодаря куда более серьезному, чем у греков, боевому опыту (большинство солдат Кемаля три года сражались на Кавказском фронте с русской армией) нанесли интервентам серьезное поражение, заставили их остановиться, чем выиграли необходимое себе время.

В середине марта после предварительного визита Новикова в качестве посла с особыми полномочиями в ставку Кемаля прилетел Берестин.

Они сразу понравились друг другу — тридцатидевятилетний турецкий генерал, еще в мировую войну прославившийся тем, что под его командованием славная 19-я дивизия сбросила в море англо-французский десант на Галлиполийском полуострове, и тридцатисемилетний русский, выигравший (Кемаль это знал) гражданскую войну.

Берестин в качестве принятых на Востоке подарков преподнес Кемалю белый «Лендровер» с двумя бочками дизтоплива, винтовку «СВД» и пистолет Стечкина в пластмассовой кобуре-прикладе, а генерал отдарил его белым же конем с отделанными серебром сбруей и седлом и саблей XV века, осыпанной драгоценными камнями.

Лидер турецкой революции принимал коллегу в старом купеческом доме на одной из кривых, узких, как трамвайный вагон, улочек Ангоры, круто спускающейся с обожженного библейским солнцем холма.