Вихри Валгаллы

Троцкий заметил его растерянность и рассмеялся тихо и благодушно. Пожалуй, в этот момент он и поверил окончательно, что Левашов является как раз тем марксистом-идеалистом, за которого себя выдает. Ни один агент мирового империализма не смог бы так естественно изобразить удивление и разочарование.

— Вот в чем ваша коренная ошибка, друг мой. Вы поверили, что каждый пролетарий только и мечтает, как бы ему стать достойным членом социалистического общества. А это ведь сложный и болезненный процесс — формирование гражданина социалистического общества из человеческого материала, оставленного нам капитализмом. И человека нужно гнать к счастью штыками и пулями, пока он не обретет должной сознательности. Вы ведь не станете удивляться, если не слишком образованный больной будет сопротивляться врачу, делающему ему экстренную ампутацию по безусловным показаниям? Что важнее — отсечь пораженный гангреной орган или вначале долго объяснять необходимость и «прогрессивность» такого хирургического вмешательства? Не будет ли гораздо печальнее, если пациент-таки поймет причины и неизбежные последствия гангрены, но уже не успеет этими знаниями разумно распорядиться?

Пользуясь случаем, Левашов решил выполнить просьбу Берестина, который, хоть и превратился в профессионального полководца, не забывал и своего призвания к живописи, вообще к изящным искусствам.

— Помнится, как-то вы говорили, Лев Давыдович, что собираетесь предложить к продаже на Западе крупную партию картин и прочих произведений искусства из коллекций Эрмитажа и Русского музея…

— Разве? Когда я вам это говорил? — удивился Троцкий. Память у него была великолепная, и он знал, что подобного разговора именно с Левашовым он не вел, хотя сама идея обсуждалась с Лениным и Зиновьевым. Ленин хоть обставлял желательность продажи оговорками, что, мол, деньги с буржуев мы получим сейчас, и достаточно большие деньги, а после победы мировой революции все равно сможем проданное вернуть обратно, а малограмотный Зиновьев просто считал глупым держать под спудом никчемные куски холста в рамах, если находятся идиоты, готовые платить за них валютой и золотом.

— Не помню, но мысль такая прозвучала. Так я вам скажу: во-первых, на рынках Европы и Америки вы столкнетесь с большими трудностями. Прежние владельцы, члены царствующего дома Романовых и их заграничные родственники, готовы объявить бойкот аукционерам, и в любом случае шум будет большой и цену вам собьют основательно. Мы же согласны приобрести у вас все что угодно в полной тайне и по любым разумным ценам…

— Интересно, интересно… — задумался Троцкий. — Об этом стоит побеседовать предметно, но не так же вот сразу. Я поручу экспертам подготовить предложения…

Отдельной проблемой для Шульгина была необходимость выйти на руководство ВЧК. Задача эта осложнялась тем, что сам он по-прежнему считался мертвым, Новиков так и не объявился до сих пор, а больше послать на контакт с Аграновым было некого. Хотя потребность в таком контакте ощущалась с каждым днем все более настоятельно. Показания пленного чекиста, несмотря на все старания Кирсанова, не позволяли установить с полной достоверностью, чей замысел он выполнял, организуя покушение на поезд Шульгина: самого Агранова, Трилиссера или, допустим, Ягоды. Знать же это было необходимо. Если Агранов чист, а акция задумана и исполнена его коллегами в собственных целях, то можно ввести в действие план прямого выхода на тайную международную организацию, которая, по мнению Шульгина, и осуществляла последнее десятилетие как минимум управление теми загадочными процессами, которые привели и к русско-японской, и к мировой, и к гражданской войнам, а сейчас готовилась нанести удар по врангелевской Югороссии, а одновременно, может быть, и по троцкистской РСФСР. Если нет и Агранов вновь переметнулся на ту сторону, придется разрабатывать совершенно новый план.

До последнего момента друзья старались соблюдать правила, ими самими для себя установленные: использовать аппаратуру пространственно-временного совмещения только в самых исключительных случаях. Шульгин подозревал даже, что это морально-техническое ограничение внушено им «свыше», неважно — форзейлями через Антона или непосредственно Мировым разумом, однако считал его, независимо от источника, справедливым. На самом деле, перейдя к неограниченному использованию установки СВП, они могли закончить войну в течение нескольких часов, вообще установить собственную всемирную диктатуру, хоть явную, хоть тайную… Имея возможность проникнуть в любую точку Земли, в любое самое укрепленное и охраняемое помещение, ничего не стоит физически уничтожить правительство любой страны, дезорганизовать транспорт, связь, управление, финансы, вооруженные силы, предъявить человечеству какой угодно ультиматум и добиться его выполнения. И все это не вставая из мягких кресел перед пультом левашовского аппарата.