Викинг

Руку с ножом я перехватил без проблем, подвернул, дернул и хряпнул Квашака оземь простейшим броском через бедро.

Упал он — как мешок с дерьмом. Даже затылком приложился. Хорошо, на мягкую грядку. Нож остался у меня.

Громкое: «Ох!» — одной из огородниц. Ага! Совсем молоденькая. Лет восемнадцать. И, похоже, беременная. Беременным волноваться вредно!

— Спокойно, девушка, я его больше бить не буду! — поспешно произнес я.

Затем присел на корточки и снял с сомлевшего Квашака кожаный пояс с чехлом для ножа. Нацепил на себя. Должно быть, Бог надоумил. Или память предков. Как выяснилось позже, именно такой вот пояс с ножом считался непременным атрибутом свободного человека.

Это мне позже объяснил сам Квашак, очень удивленный, что я не ведаю таких элементарных истин. Он, кстати, не обиделся. Назвать свободного человека холопом и унизить его пинком — серьезный проступок. Впрочем, я сам был виноват. Свободный человек не станет делать женскую работу.

Кушали патриархально. Сначала мужчины: то есть сам Коваль, Квашак и я, наемный работник. Женщины: согнутая жизнью и работой супруга Коваля, беременная жена отсутствующего старшего сына и дочка хозяина Бысть (по домашнему — Быська) — обслуживали.

Кушали сытно: карпаччо из оленины, замечательная душистая уха, тушеная брюква пополам с птичьим мясом под черничным соусом. Все это запивалось квасом, морсом и молочной сывороткой — кому что нравится. Мне бы понравилось пиво, но пива предложено не было, хотя я точно знал: пиво — напиток древний и уважаемый. Не было также медовухи, без которой, по утверждению летописцев, не обходилось ни одно порядочное застолье.

Кушали степенно. Вернее — постепенно. Ели, запивали, снова ели, сыто рыгали, снова ели…

Словом, отъедались за весь голодный день: от завтрака до ужина питаться не полагалось.

Покушали. Выбрались на завалинку. Мужчины. Женщины тем временем подъедали остатки и прибирались в избе.

Кстати, об избе. Строение это было — капитальное. Сложенное из могучих стволов (нижние венцы — на фундаменте из диких камней), без особого тщания, выпирало то тут, то там, зато мощно и надежно. И щели законопачены с отменным старанием.

Отец и сын вели неспешный, солидный разговор. С плотностью примерно пять слов в минуту. Говорили о старшем сыне Коваля, который отправился весной в какую-то Копынь и должен был вернуться до заморозков.

Звучало это так.

Старший: «Должно, водой вернется».

Младший: «Водой — это хорошо. В лодку добра много влезет».

Старший: «Волокушей по снегу — тоже много».

Младший: «Волокушей — да. Зимой по болоту хорошо».

Старший: «А осенью — водой…»

И так далее.

Чтоб руки не гуляли, родственники делали стрелы.

Выглядело это так.

Из пучка заготовок выбиралось древко. Проверялось на прямизну с помощью натянутого лучка, отполировывалось и выглаживалось ножиком, камешком и кожей до идеального состояния. Затем к хвостовику так же тщательно прилаживались перышки. На клей. Рыбий, судя по запаху.

Мне клейку перьев не доверили. Только шлифовку.

И отцу, и сыну очень хотелось расспросить меня: кто такой, откуда взялся? Но, видимо, правила приличия подобного не допускали. Меня это устраивало.

Чуть позже Коваль взялся рассказывать, как он в возрасте Квашака ходил с ополчением воевать каких-то чусей. Рассказ изобиловал непонятными мне словами. Зато с мотивацией все было доступно. Грабить ходили. Воевали весело. Женок чусевских перепробовали всех. Мужей частью побили, частью раздели догола и выгнали в лес… Тут Коваль стрельнул глазом в мою сторону: чувствую ли аналогию? Я ухмыльнулся. Нет, не мой случай.

Квашак эту историю, надо полагать, слышал уже раз сто, но все равно задал вопрос насчет добычи. Папаша степенно ответил, что на его долю пришлось шкурок на пять кун и трое рабов: две бабы и мальчишка.

Рабов он продал в городе, а вырученные деньги использовал в качестве взноса мастеру. За обучение. Что за мастер и что за обучение — не сказал.

Спать меня уложили на сеновале. Там же спали и Квашак с Быськой. Перед сном Коваль меня строго предупредил, чтоб я ночью к Быське не лез.

Я и не лез. Сама подползла.

Однако дальше примитивного петтинга дело не зашло, так что совесть моя осталась чиста.

Глава пятая,

в которой герой адаптируется к новой реальности и находит этот процесс довольно скучным

Утречком меня разбудили птицы.

Квашак еще дрых, а Быськи уже не было.

Я спустился, сбегал к озеру — искупаться. Водичка была славная, а рыба ходила прямо у берега. Вот где с удочкой посидеть… Только удочки здесь не в чести. Сети — эффективней.

Искупавшись, вышел на лужок, отыскал подходящий дрын и принялся за утреннюю зарядку. Искренне наслаждался: воздух чистейший, трава мягкая, солнышко восходит, шест в руках поет…

Так увлекся, что не заметил появления Коваля.

Когда я закончил упражнения, мой хозяин глянул исподлобья и поинтересовался:

— Ты вой, Николай?

Надо же: вчера, шутник, все Ни Кола да Ни Кола, а нынче — как положено.

— В каком смысле?

— В дружине был? — уточнил Коваль.

— Почему так думаешь?