Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя

Эту необычную сцену все присутствующие приняли как трогательный семейный праздник. Кардинал вел себя как отец французских принцев: оба принца выросли под его крылом. Никто не счел щедрости первого министра гордостью или даже дерзостью, как нашли бы в наше время.

Придворные только завидовали… Король отвернулся.

– Никогда еще не было у меня таких денег, – весело сказал Филипп, проходя со своим любимцем к выходу, чтобы уехать. – Никогда! Какие они тяжелые, эти сто пятьдесят тысяч ливров!

– Но почему господин кардинал подарил вдруг герцогу столько денег? шепотом спросил принц Конде у графа де Ла Фер. – Верно, он очень болен?

– Да, ваше высочество, болен. У него, как вы могли заметить, скверный вид.

– Но ведь он умрет от этого! Сто пятьдесят тысяч ливров! Непостижимо!

Скажите, граф, почему он их подарил? Найдите причину.

– Прошу ваше высочество не спешить с выводами. Вот герцог Анжуйский идет к нам вместе с шевалье де Лорреном. Послушайте, о чем они говорят.

Шевалье говорил герцогу вполголоса:

– Неестественно, что кардинал подарил столько денег вашему высочеству… Осторожнее, ваше высочество, не растеряйте… Чего же хочет от вас кардинал?

– Слышите? – сказал Атос на ухо принцу. – Вот ответ на ваш вопрос.

– Скажите же, ваше высочество, – нетерпеливо спрашивал де Лоррен, стараясь угадать по тяжести денег, оттягивающих его карман, какая сумма досталась на его долю.

– Это свадебный подарок, любезный шевалье!

– Как?

– Да, я женюсь, – продолжал герцог Анжуйский, не замечая, что он в эту минуту проходил мимо принца и Атоса, которые низко поклонились ему.

Де Лоррен бросил на молодого герцога такой странный и полный ненависти взгляд, что граф де Ла Фер вздрогнул.

– Вы женитесь? Вы! – повторил де Лоррен. – Это невозможно! Неужели вы решитесь на такую глупость?

– Не я решаюсь на эту глупость, а меня принуждают к ней, – отвечал герцог Анжуйский. – Но пойдем скорей, повеселимся на эти деньги.

Провожаемый поклонами придворных, он вышел со своим приятелем, радостно улыбаясь.

– Так вот в чем секрет! – тихо сказал принц Атосу. – Он женится на сестре Карла Второго?

– По-видимому, да.

Принц Конде задумался на минуту, глаза его блеснули.

– Вот оно что, – медленно произнес он, словно разговаривая с самим собою, – значит, шпаги долго еще но будут выниматься из ножен!..

И он вздохнул.

Один Атос слышал этот вздох и угадал все, что он в себе таил: подавленные честолюбивые стремления, разрушенные мечты, обманутые надежды…

Принц вскоре стал прощаться. Король тоже собрался уходить. Атос сделал Раулю знак, подтверждавший его прежнее приглашение.

Мало-помалу спальня опустела. Мазарини остался один, терзаемый своими страданиями, которых уже не скрывал.

– Бернуин! – произнес он слабым голосом.

– Что угодно, монсеньер?

– Позвать Гено!.. Поскорее!.. Мне кажется, я умираю, – сказал кардинал.

Испуганный Бернуин побежал в переднюю, отдал приказ, и верховой, поскакавший за доктором, обогнал карету короля Людовика XIV на улице Сент-Оноре.

Глава 43.

ГЕНО

Приказание кардинала было спешное, и Гено не заставил себя ждать.

Он нашел больного в постели, с посиневшим лицом, распухшими ногами, с судорогами в желудке. У кардинала был жестокий приступ подагры. Он мучился ужасно и проявлял нетерпение, как человек, не привыкший к страданиям. Увидев Гено, он воскликнул:

– Ну, теперь я спасен!

Гено был человек очень ученый и очень осторожный, который не нуждался в критике Буало, чтобы заслужить подобную репутацию. Когда он встречался с болезнью, закрадись она хоть в тело самого короля, он обращался с больным без всякой пощады. Он не сказал, таким образом, Мазарини, как ждал министр: «Врач пришел, прощай болезнь». Напротив, осмотрев больного с весьма мрачным видом, он воскликнул только:

– О!

– В чем дело, Гено? И что за лицо у вас?

– У меня такое лицо, какое должно быть, чтобы лечить ваш недуг. У вас очень серьезная болезнь, монсеньер.

– Подагра… О да, подагра.

– С осложнением, монсеньер.

Мазарини приподнялся на локте и спросил с беспокойством:

– Неужели я болен опаснее, чем думаю?

– Господин кардинал, – ответил Гено, садясь у постели, – вы много потрудились в своей жизни, вы много страдали.

– Но я еще, кажется, не стар. Подумайте, мне только пятьдесят два года.

– О господин кардинал, вам гораздо больше… Сколько лет продолжалась Фронда?

– Зачем вы спрашиваете об этом?

– Из медицинских соображений.

– Да почти десять лет.

– Хорошо. Считайте каждый год Фронды за три года… Выходит тридцать лет, значит, лишних двадцать. Двадцать и пятьдесят два – семьдесят два года. Стало быть, вам семьдесят два года, а это уже старость.

Говоря это, он щупал пульс больного. Пульс показался ему таким плохим, что он тотчас прибавил, несмотря на возражения Мазарини:

– Если считать каждый год Фронды за четыре года, то вам будет восемьдесят два.

Мазарини, побледнев, спросил еле слышным, голосом:

– Вы говорите серьезно?

– Да, к сожалению, – отвечал медик.

Кардинал дышал так тяжело, что даже неумолимый доктор сжалился бы над ним.

– Болезни бывают разные, – промолвил Мазарини. – С некоторыми можно справиться.