Виктор Вавич

НАДЕНЬКА назначила Филиппу прийти на ту квартиру, где она переодевалась, чтоб ходить на кружок. В этой квартире жила ее подруга Таня. Одна с прислугой. Таню нянчила эта старуха, и ей можно было верить. Танин отец - адвокат. Его никогда не бывало дома, а Танечкина мать вот уже год как умерла в Варшаве. Танечка одна в адвокатской квартире. Наденька считала Таню девчонкой и свое доверие дарила свысока.

"Барышнешка", - думала Наденька, глядя, как Таня с упоением разглядывает свои ноги в шелковых черных чулках. А Таня смотрела на свои ноги, как на новые: смотри, вдруг выросли. Красивые ноги, в лакированных лодочках. И немного жуткое томило Таню, - вот как смотришь на блестящий, острый кинжал.

- Восемнадцать лет дуре, - шептала Наденька, - могла бы уж, кажется... - и Наденька взглядывала тишком на свой английский ботинок на низком каблуке.

А Таня все глядела на свои ноги, слегка задыхаясь. Позвонили в прихожей. Таня одернула юбку, вскочила с дивана.

Старуха отворила Филиппу:

- Пожалуйста, батюшка.

- Пойдемте сюда, - сказала Наденька особенно сухо при старухе и прошла вперед, твердо постукивая английскими каблучками.

Таня что-то запела глубоким голосом, низким, взволнованным, и села на ковер среди комнаты. Запрятала ноги под юбку, - не надо часто смотреть, - и только рукой через платье сжимала носок лакированной туфли, острый, глянцевый и теплый.

А Наденька усадила Филиппа за раскрытый ломберный стол. Филипп достал платок и вытер все лицо и вверх по волосам провел. Вздохнул, глянул на Наденьку и стал ждать. А Наденька ходила за спинкой стула по комнате, глядела, нахмурясь, в пол и вскидывалась на Филиппов затылок. Над широкой, крепкой шеей мягкой шерсткой бежали серые стриженые волосы.

- Ну, начнем хоть с чтения, - сказала наконец Наденька. - Как вы читаете? Свободно?

Наденька раскрыла перед Филиппом приготовленный томик Толстого. Филипп откашлялся, проглотил слюну и начал. Начал громко, на всю комнату, как читают в школах с последней парты. Он громко рубил слова, перевирал их, ставил ударения, от которых слова звучали по-польски. Деревянная бубнящая интонация. Наденька едва понимала, что выкрикивал Васильев.

Она его поправляла.

- Княжна, княжна, - говорила Наденька.

- Ну да, княжна, - оборачивался Филипп и снова кричал в стену: - Княжна Марья!

"Господи, как ужасно, - мотала головой Настенька, - он ничего ведь не понимает". Она еле выдержала этот тупой крик.

- Ну, отлично, - сказала Наденька, не вытерпев. - Достаточно.

Но Филипп шептал, глядя в книгу.

- Отложите книгу, - сказала Наденька.

- А здорово интересно, - и Филипп повернулся красным, вспотевшим лицом к Наденьке.

Наденька диктовала Филиппу, а он, свернув голову конем, выводил буквы и поминутно макал в чернила. Наденька с книжкой в руке глядела через плечо; она видела, как Филипп щедро сыпал "яти", он старался изо всех сил, макал перо и прицеплял корявые завитушки. Все строчки обрастали кудрявым волосом.

- Зачем же метла-то через ять? - не выдержала Наденька.

- А как же веник? Что метла, что веник...

Наденька рассмеялась. Смеялся и Филипп, он положил перо и, запыхавшись, как после бега, тер лоб цветным платком.

Наденька села рядом. Она стала поправлять, объяснять, и ее волновало, что этот сильный мужчина, - она помнила, как он чуть не нес ее, взяв под ручку, - теперь почтительно кивал головой и послушно заглядывал в глаза. Ей захотелось ободрить его.

- Это пойдет, приучитесь, ничего, не огорчайтесь.

- Главное дело - привычка, - сказал Филипп, - и уметь взяться. В нашем деле взять: смотришь на другого - все враздрай, все тяп-ляп, ну, не умеет человек взяться.

- Ну вот, вы перепишите это. - Наденька хотела, чтоб дома Филипп переписал. Но он уж схватил перо, макнул и набрал в грудь воздуха. С таким аппетитом вонзил перо в бумагу, что Наденька подумала: "Взялся, взялся", - и не остановила. Она смотрела, как старался Филипп, шептал губами, как маленький, и ей захотелось приласкать, погладить Филиппов стриженый затылок.

Васильев напряженно дышал. В квартире певучим басом часы пробили одиннадцать.

3 - пела Таня в пустой столовой.

Наденька сорвалась к двери.

- Нельзя ли потише! Тут занимаются.

Филипп переписал без одной ошибки, без одной помарки, только еще гуще обросли строчки завитками, крючками...

Наденька проверяла, а Филипп вцепился глазами, не дышал, ждал.

Наденька положила тетрадку.

- А что? - сказал Филипп и выпустил дух. Покраснел, улыбнулся задорно. - Взяться надо уметь, - и хлопнул по ��етрадке.

Наденька подхватила чернильницу, но было поздно: чернила потекли на адвокатский стол. Но Филипп мигом вырвал из тетрадки лист и погнал переплетом на бумагу чернильную лужу. Выплеснул в пальму. Выскочил в двери, и Наденька слыхала, как он командовал в кухне:

- Да чистую, чистую тряпку давай, что ты мне портянку тычешь.

Он вернулся с мокрым носовым платком.