Вильгельм Завоеватель

В покоях Матильды девушки пытались поднять госпожу и привести её в чувство. Она недоумевающе смотрела на синяки на запястьях. Служанки были встревожены тем, что она была так молчалива и сосредоточенна. Джудит велела им выйти из комнаты и вопреки протестам закрыла дверь. Вернувшись к Матильде, она села рядом с сестрой.

   — Девочка моя, а ведь я тебя предупреждала.

Губы Матильды растянулись в жалкое подобие улыбки:

   — Ты жалеешь меня, Джудит?

   — Только не я, милая. Ты знала, на что шла.

Матильда выпрямилась, но лицо её исказила гримаса боли.

   — Что они сделали с ним?

   — Что они могут сделать с таким, как он?

   — Ничего, — согласилась Матильда. — Но они могли убить его. Неужели он не подумал об этом?

Матильда подняла руки и снова потрогала синяк. Вдруг её прорвало: уткнувшись в грудь Джудит, она жалобно всхлипнула:

   — Мне было так больно, Джудит!

Глава 4

После спешного отъезда герцога в Лилль нормандский двор жил в ожидании. Вести о том, что произошло во Фландрии, просочились и сюда и теперь передавались из уст в уста, приобретая все новые подробности. Однако никто не решался сообщить их самому герцогу. Кое-кто с видом знатока предсказывал, что граф Болдуин пойдёт на Нормандию войной, но предсказания не подтвердились. Никто не знал, что надумал граф, вернувшись в тот роковой день с охоты и застав дочь в синяках и порванном платье, а придворных — в бессильной ярости. Какими бы ни были его чувства, он ни за что не позволил бы им стать причиной вражды, не имея на то более веских оснований. Граф был могущественным правителем и не из разряда трусливых, но у него не было ни малейшего желания вступать в войну с Нормандией.

   — Лишь один человек на земле владеет искусством ведения войны. И этот человек — герцог Вильгельм. Этим всё сказано.

Придворные решили, что граф слишком мягко отнёсся к дерзкой выходке герцога. Леди Матильда залечивала ссадины и молчала. Граф Болдуин писал осторожные письма герцогу в Руан и тщательно обдумывал его ответы. Он посчитал разумным сказать своей дочери о том, что она конченая женщина. Матильда испуганно посмотрела на него.

   — Какой принц подберёт то, что втоптал в грязь норманн? По-моему, тебе прямая дорога в монастырь.

   — Какой принц протянет руку, чтобы взять то, что жаждет норманн?

   — Ты не понимаешь, что произошло, девочка моя, — возразил граф. — Норманн больше не вспомнит о тебе.

   — Ничего подобного. Он не успокоится, пока я не буду лежать в его постели, — ответила Матильда.

   — Об этом ещё рано говорить, — нахмурился граф и на этом закончил разговор.

В Руане решили, что герцог оставил идею жениться на фландрской леди. Однако Ланфранк всё ещё не был отозван из Рима. Архиепископ Може долго размышлял над этим в своём дворце, отправляя в рот сладкое печенье. В конце концов он решил написать брату Аркесу. Тот был практически пленником в своём замке, так как рядом стоял гарнизон герцога. Може мог только догадываться о намерениях герцога, но он знал о твёрдости воли Вильгельма.

По дороге домой герцог проговорил с беспощадностью в голосе:

   — Она ещё будет моей, но, видит Бог, ей придётся несладко!

   — Если вы так считаете, — резко возразил Рауль, — то не лучше ли было бы выбрать в невесты ту, кого вы полюбите, а леди Матильду оставить в покое?

   — Я поклялся, что Матильда будет моей, и никакая другая женщина её не заменит. Люблю ли я её или ненавижу, но она будет моей.

   — Трудная задача, Вильгельм, — только и мог сказать Рауль.

   — Но я решу её, верь мне.

Больше герцог не упоминал о Матильде ни при каких обстоятельствах. В Руане его ждали другие дела, и он окунулся в них с головой, оттеснив мысль о женитьбе на задний план. Весь оставшийся год он был поглощён подготовкой и проведением гражданских и церковных реформ и усмирял недовольных баронов, к которым проявлял излишнюю строгость. Даже Эдгар вынужден был отдать должное герцогу:

   — Да, он настоящий правитель. Мне всегда казалось, что он раб своих эмоций.

Гилберт де Офей, которому были адресованы эти слова, рассмеялся и спросил, что послужило для них поводом. Лорды сидели у окна верхнего этажа дворца, откуда открывался великолепный вид на Сену и Кьювилльский лес. Глядя вдаль, Эдгар задумчиво проговорил:

   — Его новые законы, а также то, как он расправляется с людьми, представляющими опасность для герцогства. Он очень хитрый, очень тонкий политик.

   — Ты хорошо изучил его, мой милый сакс, — заметил Гилберт.

Эдгар сжал руку Гилберта, и взгляд его голубых глаз омрачился.

   — А что мне остаётся? Только и наблюдать за другими людьми, — горько сказал он.

   — Мне казалось, ты всем доволен.

   — Нет. И никогда не буду, — ответил Эдгар.

Заметив, что Гилберту неприятны эти слова, он добавил:

   — Благодаря дружбе, твоей и Рауля, я больше не чувствую такой горечи одиночества, как раньше.

   — Насколько я могу судить, другие тоже. Рауль всегда рядом с тобой. Ты ведь считаешь его своим братом, не так ли? Вы так хорошо понимаете друг друга?