Вилья на час

— Я не подойду к тебе. Я буду говорить с тобой оттуда, откуда говорю.

Я обхватила руками дрожащие колени, а потом незаметно — хотя и понимала, что сделать что-то незаметно от вампира, в принципе невозможно, подтянула наверх полу пиджака. Ткань стала чуть влажной от лежания на ступенях и моих мокрых ног, но все же давала тепло, которого мне вдруг стало не хватать.

— Как тебе Пабло?

Сейчас меня бы не спасла и норковая шуба! Дрожь пробежала по моему телу от макушки до пальцев несчастных ног. Какого же ответа он ждет от меня? Какого… Я вытащила из-под себя пиджак и набросила на плечи.

— Сначала он мне не понравился, — сказала я полушепотом, решив говорить правду и только правду. — Потом, когда он признался в обмане, я разозлилась. Потом я… — нет, сказать всей правды я не смогу. Да и зачем эта правда Альберту, когда он читает меня, как раскрытую книгу. — Я рада нашей с тобой встрече. Пусть ради нее мне необходимо было провести два дня с Пабло.

Я выпрямилась и почти откинулась назад под тяжестью невидимых крыльев. Ох, как бы мне хотелось скинуть с плеч этот груз! Как бы мне хотелось… До слез, которые проступили сквозь сомкнутые ресницы. Альберт специально усадил меня к себе спиной, чтобы не заставлять меня прятать глаза. Он знает, что мне сейчас безумно плохо. Милый Альберт всегда на один шаг впереди моих желаний…

— Что ты делаешь здесь? — спросила я после пары минут тишины, которые я изо всех сил старалась не испортить своими рыданиями. Но голос все же немного дрожал, как и дрожали мои плечи и натянутые нервы. — В этом каменном мешке?

— Пабло мечтал познакомиться с тобой, — продолжил Альберт, напрочь игнорируя мой вопрос. — Ты ведь знаешь про Ольгу Пикассо?

— Узнала в музее.

Что ж… Альберт хочет говорить о правнуке, пусть говорит.

— Ты ведь тоже танцуешь…

Он растягивал слова, как-то уж очень неестественно, точно нарочно тянул время. Может, Пабло прав — и Альберт не желал меня видеть и сейчас тяготится моим присутствием?

— Я видела портреты. Они мне понравились. Как и другие работы Пабло.

Мне пришлось заполнить паузу этим признанием. Я не лгала, я говорила чистую правду. Как художник, Пабло мне очень нравился. Во всяком случае, я сравнивала его таланты со своими, и он выигрывал даже в танцах.

— Пабло сказал, что хочет дорисовать мои глаза.

— Какие глаза? — спросил Альберт слишком быстро и даже зашевелился в своем углу или где он там сидел.

— На картинах…

Через несколько фраз я поняла, что Альберт не видел картин, но с моих слов явно ими заинтересовался.

— Я обещала попозировать ему, чтобы он мог дописать глаза с натуры. Мы должны были сделать это сегодня утром, но он вдруг решил привезти меня к тебе.

— Я бы на его месте сделал тоже самое, — усмехнулся Альберт. — Эффект вышел бы один и тот же… Никакой!

Последнее слово снова сотрясло каменные стены, и Альберт зашевелился сильнее, но не придвинулся ко мне даже на сантиметр.

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

Голос дрогнул, но вопрос был задан, и ответом на него повисла жуткая тишина. Даже вода перестала капать.

— Да.

Последовала пауза, за которую мое сердце должно было ударить хотя бы раз пять, но не ударило ни разу.

— Я хочу, чтобы ты ушла. Я сейчас положу рядом с тобой ключ. Ты изловчишься и откроешь решетку, а потом закроешь ее с другой стороны и бросишь мне ключ на лестницу. Договорились? Не оборачивайся!

Он закричал это почти истерически, когда я просто повела в сторону рукой.

— Я не разрешал тебе этого делать и не разрешу, — прохрипел Альберт шепотом.

— Сиди смирно. Сейчас я положу ключ…

Он шумно сглотнул, и только тогда я поняла, что он все это время находился от меня совсем близко. На расстоянии вытянутой руки.

— Я уйду. Обещаю.

Ключ звякнул, и я машинально протянула к нему руку, но схватила пальцы Альберта — жесткая кожа перчаток будто приклеилась к моей горячей влажной ладони. Он не отдернул руку, точно действительно боялся причинить мне боль. Мои пальцы, словно ножки паука, поползли вверх и наткнулись на пуговицу манжета — перчатки уходили под него, и я поползла вверх по рукаву, плечу, шее и замерла.

— Не оборачивайся, прошу тебя…

Его голос действительно звучал умоляюще. Я чувствовала в нем слезы. Его шея тоже была стянута шершавой кожей, но это не была кожа перчаток и на пальцах тоже не было никаких перчаток — то была его собственная кожа. Перестав дышать, я коснулась щеки, и моя рука утонула в ладони Альберта.

— Не оборачивайся, — повторил он почти что мне на ухо, которое горело без всякого прикосновения к нему желанных губ.

— Что это?

Это все, что мог произнести мой пересохший рот.

— Старость и смерть. Вот что это. Не ожидала, да?

Я замотала головой, да так быстро, что сумела заметить белую и пышную, словно пух, прядь.

— Как так? — ничего другого не могло сейчас вылететь из моего рта.

— Ну… Как-то так… Все умирают. Почему я должен быть исключением?

— Как так…

— Виктория, я не знаю ответа… Да если бы и знал, то не сказал бы тебе. Какая разница теперь..

— Разреши мне обернуться, раз разрешил до себя дотронуться.

— Разрешаю.