Вильнюс. Город в Европе

Река побольше, огибающая замок с севера, по-литовски называется Нерис, а у славян – Вилия: первое слово означает «ныряющая», второе – «вьющаяся». Она до сих пор почти не приручена и угрожает городу наводнениями, хотя ее берега уже привели в порядок. В Нерис у самого замка впадает Вильня, Вильняле, или Вилейка. В сущности, это ручей, стремительный, порожистый, проложивший русло между холмами. Если встать на небольшой мостик над местом, где сливаются реки, видны только густые заросли и песчаные провалы. Долина Вильни, меандры которой врезаются в высокие, почти вертикальные берега, придает месту особую ауру – ощущаешь себя не в европейской столице, а где-то в диких предгорьях. Название речки почти совпадает с именем города: пожилой языковед, лекции которого я посещал в университете, утверждал, что город на самом деле называется Вильня, а слово «Вильнюс» – искусственное, установившееся только в девятнадцатом веке.

Если мы пройдемся по ущелью Вильни против потока, мы скоро окажемся в Ужуписе. В годы моего детства и юности это был почти деревенский район, здесь цвела черемуха, лаяли собаки, пели петухи, в кустах сирени прятались деревянные сортиры, женщины полоскали белье в речке, мужчины во дворах пилили доски, девушки выходили на улицу в тапках, а то и босиком. Недавно умерший писатель Юргис Кунчинас, пьяница и человек богемы, с которым я приятельствовал, сумел передать дух Ужуписа в своих романах о бедности, случайных связях и тяжкой руке коммунистической власти[1]

. Раньше, перед Второй мировой войной, там жил польский поэт Константы Ильдефонс Галчинский, такой же анархический иронист, после которого остались изысканные стихи и смешные драмы абсурда, состоявшие чаще всего из нескольких реплик. К концу советской власти район очень обеднел, с домов осыпалась штукатурка, они стали разваливаться; запущенные квартиры облюбовали нищие контркультурщики, которые провозгласили Ужупис республикой (в конституции республики было объявлено: «Человек имеет право жить рядом с Вильней, а Вильня имеет право течь рядом с человеком»). На одной стене появилась надпись «До неба – 12 км». Сейчас эта эра уже почти миновала, в Ужуписе покупает дома новая литовская элита. Есть еще несколько таких районов – назовем их предместьями, хотя они иногда находятся почти в центре, – в которых Вильнюс незаметно переходит в деревню. Один из них – Жверинас в изгибе Нерис, с маленькими деревянными виллами, сегодня тоже становящийся престижным и дорогим, хотя зимой в снегу там еще можно увидеть стайки куропаток, забредших из соседних рощ. Еще один такой район – Шнипишкес за Нерис, вблизи высокого ледникового оза. Но он уже почти исчез.

Извивам и меандрам обеих рек вторят лабиринты переулков. Старый город лишен всяких признаков четкой планировки; по правде говоря, и новый город, кварталы которого в девятнадцатом и двадцатом веках пробовали превратить в подобие шахматной доски, не сдался – в нем каким-то образом возникли кривые линии, надломленные диагонали, бесформенные площади. Дома старого города нередко примитивны, разве что иногда украшены готическими орнаментами или орнаментами в стиле барокко, а меж ними простираются глухие стены, невзрачные склады, кустарники, пустыри. Поднимаясь из котловины наверх, переходишь на разных уровнях из двора во двор, из переулка в переулок. Рядом с Вильней можно наткнуться на давние пруды, сейчас уже высохшие, потом на огороды и сады, группки кленов, каштанов, черемухи, даже на целые рощицы. Окрестный холмистый и озерный ландшафт просачивается в город – весной с ним приходят дожди и цветущие деревья, летом – пыль, осенью – туман, коричнево-золотые листья, зимой – сугробы. Улицы кажутся монохромными, но с гор Бекеша или Гедиминаса видно, что в Вильнюсе преобладают три цвета: желтоватая штукатурка стен, зелень садов и краснота черепицы. Как раз эти три цвета присутствуют во флаге Литвы, хотя деятели независимости, выбравшие их, о символике Вильнюса вряд ли думали. Правда, есть еще один цвет – белизна колоколен и облаков. Башни и облака подхватывают третье измерение – высоту. Четвертое измерение города – время.

Огромная равнина на восток от Эльбы в течение тысяч лет была местом, где кочевали, обживались и общались племена, различные и по происхождению, и по обычаям. Они постепенно смешивались, воины одного племени женились на девушках из другого, роднились села, говорящие на разных языках; поэтому именно в этом краю особенно бессмысленны речи об этнической чистоте. В словарях каждого из народов прижилось множество инородных слов – те, что поменьше и послабее, одалживали их у сильнейших, более культурных, но часто бывало и наоборот. Невысокие холмы не могли быть преградой; движение и смешение племен могли слегка приостановить разве что реки, еще труднее было преодолеть болота и чащи. Большинство этих племен шло с востока на запад, где земля и погода были более приветливы. Те из них, кто попал в орбиту Римской империи, приняли христианство и присоединились к созданию того, что сейчас зовется европейской цивилизацией.