Виннету. Книги 1-9

Спустя несколько часов я проснулся голодный как волк и вспомнил о свистке. Старуха, видно, сидела под дверью, так как тут же вошла и о чем-то спросила меня. Я понял только два слова: «есть» и «пить» и жестами показал, что голоден. Женщина скрылась, а в скором времени показалась Ншо-Чи с глиняной миской и ложкой. Такой посудой индейцы не пользуются, видимо, и в этом сказалось влияние Клеки-Петры. Девушка опустилась на колени рядом с моей постелью и начала кормить меня, как маленького ребенка, который не умеет есть без посторонней помощи.

В миске был крепкий бульон с кукурузной мукой. Индеанки обычно растирают кукурузные зерна между двух камней и получают муку. Специально для хозяйства Инчу-Чуны Клеки-Петра сделал жернова, которые потом показывали мне как достопримечательность.

Справиться с едой было значительно труднее, чем с водой. Я с трудом удерживался от крика, глотая очередную ложку похлебки, но организм требовал пищи, и я ел, чтобы не умереть с голоду. И хотя я не издал ни стона, скрыть слезы, текущие из глаз, мне не удалось. Ншо-Чи все поняла. Когда я проглотил последнюю ложку, она сказала:

— Болезнь ослабила тебя, но ты очень сильный и мужественный человек. О, если бы ты родился апачем, а не лживым бледнолицым!

— Я не лгу, я никогда не лгу, и ты сама убедишься в этом!

— Хотелось бы верить тебе, но из бледнолицых только один говорил правду — Клеки-Петра. Мы все любили Клеки-Петру. Язык его не знал лжи, а сердце — страха. Вы убили его, хотя он и не сделал вам ничего плохого. Поэтому вы погибнете и вас похоронят вместе с ним.

— О чем ты говоришь? Разве он еще не похоронен?

— Нет.

— Но тело не может сохраняться столько времени!

— Мы положили его в плотно закрытый гроб, куда не проникает воздух. Впрочем, перед смертью ты сам его увидишь. — И с этими многообещающими словами девушка вышла из комнаты, прихватив с собой пустую миску.

Похоже, индейцы считали, что обреченный на смерть легче переносит муки, если у него перед глазами лежит труп жертвы. Они верили, что это зрелище придает ему сил и мужества.

Если же говорить серьезно, я надеялся, что не умру: у меня имелось вещественное доказательство того, что я говорил правду, — прядь волос Виннету.

А вдруг ее уже нет? Меня опять бросило в жар при одной мысли об этом. У индейцев существует обычай присваивать себе все вещи убитых и плененных врагов, а я так долго был без сознания. Проверить, немедленно проверить карманы! И я принялся лихорадочно ощупывать себя.

Одежду с меня не сняли, я лежал в той самой, в которой свалился замертво. И пролежал в ней все три недели, пока метался в горячке. Можно себе представить, как она выглядела, но как именно, я, пожалуй, не буду здесь описывать.

Тут я позволю себе краткое отступление. Читатель обычно завидует человеку, имеющему возможность много путешествовать, видеть разные страны, пережить интересные приключения. Как бы ему, читателю, хотелось оказаться на месте этого путешественника! В жизни, однако, все намного сложнее, чем в книге. Путешествия сопряжены обычно с такими трудностями, о которых в книгах не пишут, но которые, узнай о них читатель, наверняка излечили бы его от тоски по приключениям. В бесчисленных письмах, которыми засыпают меня читатели, обычно содержится одно и то же: они жаждут принять участие в путешествии, они хотят знать, сколько для этого надо денег и что необходимо взять с собой. Но никто не поинтересовался, какими качествами и знаниями должен обладать такой путешественник; никто не задумался: выдержит ли он тяготы пути. И вот когда я во всех подробностях информирую такого энтузиаста о тяготах, он, как правило, полностью излечивается от жажды приключений.

Итак, я обследовал свои карманы и к большой радости обнаружил, что все в них на месте. При мне не было лишь оружия. Я достал банку из-под сардин, в которой хранились мои записи, и прядь волос Виннету. Положив жестянку обратно в карман, я успокоился и заснул.

Вечером, как только я проснулся, появилась Ншо-Чи и принесла еду и свежую воду. На этот раз я ел без посторонней помощи и забросал ее вопросами. Девушке, видимо, объяснили, что я могу знать, а что нет, — и многие мои вопросы остались без ответа. Но на вопрос, почему мне оставили все мои вещи, она ответила:

— Мой брат Виннету так распорядился.

— Почему?

— Не знаю. У меня для тебя есть хорошая новость.

— Какая?

— Я навестила бледнолицых, пойманных вместе с тобой.

— Правда? — обрадовался я.

— Да. Я сказала им, что ты чувствуешь себя лучше и скоро выздоровеешь. Тогда тот, которого зовут Сэм Хокенс, попросил передать от него подарок. Он мастерил его целых три недели, пока ты лежал в бреду.

— Что это такое?

— Я спросила разрешения у Виннету, и он позволил передать подарок. Вот он! Наверное, ты очень сильный и отважный человек, если пошел с ножом на медведя! Сэм Хокенс сказал мне об этом.

И Ншо-Чи вынула ожерелье, сделанное из когтей и зубов медведя. Особое изящество ему придавали два медвежьих уха, украшавшие оба конца.

С восхищением разглядывая подарок, я не удержался и спросил: