Винни Пух и философия обыденного языка

Однажды, когда солнце встало над Лесом, принеся с собой запах мая, и все ручьи в Лесу весело потекли в поисках своих прежних привлекательных очертаний, а маленькие канавки, лежа, мечтали о той жизни, которую они видели, и о тех больших делах, которые они сделали, и в тепле и спокойствии Леса кукушка осторожно пробовала голос и прислушивалась, нравится он ей или нет, а лесные голуби ворковали беззаботно друг с другом в своей ленивой удобной для них манере, что, мол, это ты виноват, а не я, но вообще не стоит брать в голову; вот как раз в такой день Кристофер Робин свистнул особым образом, из Сто-Акрового Леса прилетел Сыч посмотреть, как обстоят дела.

«Сыч», сказал Кристофер Робин, «я собираюсь дать банкет».

«Серьезно, что ли?», говорит Сыч.

«Это будет особого рода банкет, потому что я его потому устраиваю, что сделал Пух, то есть что он сделал, чтобы спасти Поросенка от наводнения».

«О, вот это для чего, да?», говорит Сыч.

«Да, поэтому ты скажи Пуху как можно скорее и всем тоже, потому что это будет завтра».

«Прямо завтра, с ума сойти», говорит Сыч, все еще полный готовности помочь.

«Так ты слетаешь, скажешь им, Сыч?»

Сыч попытался подумать о чем-нибудь умном, что бы можно было бы по этому поводу сказать, но ничего не пришло в голову. Итак, он улетел, чтобы сказать остальным. И первый, кому он сказал, был Пух.

«Пух», сказал Сыч, «Кристофер Робин дает банкет».

«О!», сказал Пух. И затем, видя, что Сыч ожидает от него каких-то других слов, говорит: «А там будут такие маленькие сладкие штучки в розовой глазури?»

Сыч почувствовал, что это ниже его достоинства говорить о маленьких сладких штучках в розовой глазури, и он твердо сказал Пуху то, что сказал Кристофер Робин, и улетел к И-Ё.

«Банкет в честь Меня?», думал про себя Пух. «Грандиозно!» И он стал размышлять о том, все ли животные знают, что это не просто, а специальный Пух-банкет, и говорил ли им Кристофер Робин о Водоплавающем Медведе и Мозгах Пуха

и всех других замечательных кораблях, которые он построил и на которых ходил в море. И он начал думать, как ужасно было бы, если бы все забыли об этом, если бы никто так толком и не понял, в честь кого устраивался банкет: и чем больше он так думал, тем больше идея банкета путалась у него в голове, как во сне, где все происходит как попало. И затем сон стал сам собой петь у него в голове и пел до тех пор, пока не стал чем-то вроде песни. Это была…

Тревожная песнь Пуха

Да здравствует Пух!(Кто-кто?)Да Пух –(Еще раз, но вслух)Да что ты – оглох?Он спас сразу Двух!Медведю Ура!(Вчера?)Нет, третьего дня Он спас от воды(неужели Меня?)Да что ты – заснул?Поросенка от наводнения спас Пух.(Кто-кто?)

Да Пух же!(Признаюсь, ничего не понимаю.)Ладно, Пух – это Медведь Очень БольшогоУма!(Что? Сошел с ума?)Большого ума.(Большого чего?)Ладно, и того, и сего.Он и плавать-то не умел, Ноон на горшок сел,И это сделался корабль.(Горшок стал, как дирижабль?)Ну, скорее, нечто вроде горшка.Так что лучше уж прокричим Ура!

(Так что лучше прокричим«вчера»?)И пусть он с нами живет еще много-многолет,Здоровый, богатый и мудрый медведь.Да здравствует Пух!(Кто-кто?)Да Пух!Медведю Ура!(Вчера?)Нет, третьего дня (глухая тетеря).Да здравствует замечательный Winnie Пух!(Очень хорошо, а теперь скажите мне еще раз – громко и членораздельно: что все-таки этот негодяй натворил?)

В то время, когда все это продолжалось внутри него, Сыч толковал с И-Ё.

«И-Ё», сказал Сыч. «Кристофер Робин дает банкет».

«Очень интересно», говорит И-Ё. «Надеюсь, они пришлют мне сюда вниз пару обглоданных костей. Доброта и Вдумчивость. Вовсе нет, не принимай близко к сердцу».

«Вот Приглашение для тебя».

«Что это такое?»

«Приглашение».

«Да, я слышал. А кто это его так чернилами изгваздал?»

«Это не еда, это тебя просят прийти на Банкет. Завтра».

И-Ё медленно покачал головой.

«Ты, наверно, имеешь в виду Поросенка. Этого недомерка с длинными ушами. Я ему скажу».

«Нет-нет!», говорит Сыч несколько раздраженно. «Это тебе!»

«Ты уверен?»

«Конечно, я уверен. Кристофер Робин сказал „Всех!“. „Скажи им всем!“»

«Всем, кроме И-Ё?»

«Всем», мрачно сказал Сыч.