Вино грез

— Директория! — она разразилась смехом. — Абстракция! Из чего, по — твоему, состоит Директория? — она задыхалась, глаза ее горели, сердце сильно билось. — Это живые люди, а не учреждения и конторы. Как можно быть преданным предмету Старики умирают, новые занимают их места, одни лица заменяются другими. Где ваша преданность? И кому? Или чему? Это суеверие! Можно быть верным слову, имени, но не живой сущности из плоти и крови.

— Дело не только в учреждениях и конторах, — сказал Бентли. — Они ведь что — то представляют.

— Что?

— Нечто, значительнее нас всех, важнее, чем отдельный индивид или группа индивидов, которыми, однако, в определенном смысле являемся мы все.

— Это ничто. Если у тебя есть друг, то это человек, индивид, не так ли? Это не класс и не профессиональная группа. Ты, случайно, не дружишь с классом 4–7? Если ты спишь с женщиной, то это определенная женщина, единственная, не так ли? А все остальные исчезают. Туманные неустойчивые понятия, сероватый дым, который просачивается у тебя между пальцами, и ты не в состоянии его ухватить. Единственное, что остается, это люди: твоя семья, твои друзья, твоя любовница, твой покровитель. Ты можешь касаться их, приблизиться к ним, впитывать в себя их теплую, твердо установленную жизнь. Пот, кожа, волосы, дыхание, тело, осязание, вкус, запахи, цвета. Господи, ведь надо же уметь привязываться к чему — нибудь! Что может существовать вне живой природы? Кому можно довериться, если не своему покровителю?

— Самому себе.

— Риз тебе покровительствует. Он велик и могуч!

— Он твой пэр, — сказал Бентли, — а я ненавижу пэров.

— Ты психопат. Ты ненормальный.

— Я знаю, — согласился Бентли без тени смущения. — Я вообще больной человек. И чем больше я это замечаю, тем становится хуже. Я болен хотя бы потому, что считаю больными всех вокруг, а здоровым только себя. Незавидное у меня положение, правда?

— Да, — пробормотала Элеонора.

— Мне бы очень хотелось уничтожить весь этот мир одним ударом, но в этом нет необходимости. Он разрушится сам собой. Все вокруг пустое, холодное, как металл. Игры, лотереи — разукрашенные игрушки для детей. Только благодаря клятве это еще держится. Продающиеся позиции, цинизм, роскошь и нищета, равнодушие и перекрывающий все вой телевидения. Один человек идет убивать другого, а весь мир смотрит на это и аплодирует. Во что мы верим? В первоклассных преступников, работающих на более могущественных преступников. И присягаем бюстам из пластика.

— Бюст есть символ, и он не продается. — Глаза Элеоноры победно заблестели — Ты знаешь это, Тэд. Преданность — самое ценное, что у нас есть. Преданность, соединяющая нас, связывающая слугу с его покровителем, мужчину с его любовницей.

— Может быть, — медленно произнес Бентли, — мы должны быть преданы идеалу.

— Какому идеалу?

Мозг Бентли отказался сформулировать ответ, его колесики затормозились. К его сознанию прокладывали путь необычные и непонятные мысли, которые он не хотел принимать. Откуда шел этот поток? Он не знал.

— Нам больше ничего не остается, — наконец сказал он. — Наши клятвы, наша преданность. Это цемент, без которого любое здание развалилось бы. А чего это стоит? Немногого. Все это уже начинает обеспечиваться.

— Неправда! — крикнула Элеонора.

— Разве Мур предан Веррику?

— Нет, и именно поэтому я его оставила. Его и его теории. Он только их и знает! — Ее амулеты свирепо раскачивались. — А я все это ненавижу!

— Самому Веррику тоже нельзя доверять, — мягко сказал Бентли. — Он видел побелевшее лицо молодой женщины, едва владевшей собой. — Не ругай Мура, он старается подняться как можно выше, как и все в этом мире, как, кстати и Риз Веррик. Какое имеет значение, если кто — то посылает свои клятвы ко всем чертям ради того, чтобы сорвать большой куш, заполучить чуть больше влияния, чуть больше власти. Это гигантская давка, где все стремятся к вершине, и ничто, никакая сила и преграда их не остановит. Вот когда все карты будут раскрыты, ты увидишь истинную цену их преданности.

— Веррик никогда не нарушит своей клятвы. Он никогда не допустит падения того, что зависит от него!

— Он это уже сделал. Допустив, чтобы я присягнул ему, он нарушил моральный кодекс. Ты ведь должна это знать лучше, чем кто бы то ни был, не так ли? А я чистосердечно присягнул.

— Боже! — устало воскликнула Элеонора. — Ты теперь ему этого никогда не простишь? Это от того, что тебе кажется, будто он посмеялся над тобой.

— Это серьезнее, чем ты можешь вообразить. Вся эта подлая система начинает показывать свое истинное лицо. И когда — нибудь ты увидишь его. Что касается меня, то я уже увидел, и с меня достаточно. Чего, например, можно ожидать от общества, основанного на играх и убийствах?

— Но это вина не Веррика. Конвент учрежден достаточно давно, тогда же, когда установили систему и Минимакс.

— Веррик не из тех, кто честно следует принципам Минимакса. Он пытается обойти эти принципы с помощью стратегии, реализуемой через Пеллига.

— И это пройдет, не так ли?

— Возможно.