Вино из призраков

– Но полковник Н* в тот день был в своëм полку, что подтвердили его сослуживцы, – следователь, в который раз, терпеливо показывал Хвостневу протоколы опросов, – сам полковник недоумевает, зачем вы его приплетаете в эту историю, тем более, с отравлением.

Хвостнев, наконец, расслышал слова Пятничкина про отравление, и сделался нехорошо зелëным.

– А в бутыли, на коей лишь ваши отпечатки, Хвостнев, да ещё присно помянутого Петричкина, – изматывал душу канцеляризмами следователь, – обнаружен цианистый калий, в дозах, что слона убить-с можно. Отравили вы приятеля вашего, да и прикопали тело бездыханное. Или извращенцам каким пристроили. Тех, что до трупов, нынче, стали охочи. Тьфу…

И Пятничкин перекрестился на икону.

– Да я, ддда Бог с вами, да нет же! – Поручик, наконец, осознал свою будущность, и искал, безуспешно, сочувствие в усталых глазах следователя.

– Скоро суд, Хвостнев, за ним последует каторга, а если тело Петричкина найдут, то и дело пересмотру подлежит, а там…

И Пятничкин, зачем-то, выставил перед ополоумевшим Хвостневым ту самую бутыль с этикеткой "Вино из призраков".

Поручик дёрнулся, схватил бутыль, намереваясь…

Разбить, или испить хотел Хвостнев…

Не узнать. Потому как Пятничкин, как кобру, выкинул свою правую кисть, да и ударил поручика пониже правого уха, наискось, по шее.

Комом осел Хвостнев, выпустил бутыль, и она со звоном, выкатилась под ноги следователя.

А затем… началось невероятное.

Не осталось в Пятничкин не сонности, ни канцелярской препротивности. Он живо соскочил со стула, схватил бутыль через белый платок, и сунул в ящичек, а ящичек тот, неприметным щелчком отправил в двойное дно своего саквояжа.

– Сдохнуть хотел, – промычал с полу Хвостнев, – слааабббссс.

И зарыдал, размазывая тюремную грязь по щекам.

Пятничкин звякнул в колокольчик, извещая надсмотрщика, что допрос закончен.

– Бутыль то, не та, – вдруг, трезво и без вывертов, сообщил Хвостнев, – скоро и я к ним, туда… я понял. Хммм. И Лизонька заждалась, поди-ка. А?!

И поручик подмигнул Пятничкину, да так, что следователь сам скукожился изнутри, до кислой подблëвошной икоты.

Суд над Хвостневым, как и предрекал Пятничкин, был скорым.

Приговор в семь лет каторги за отравительство Петричкина – Хвостнев принимал сидя, ибо, истаявшая до скелета оболочка его была не в силах стоять.

И только из безжизненных провалов глазниц его пялились на всех два полыхающих безумием глаза. Он, то и дело, подмигивал Пятничкину, и мотал башкой в сторону единственного доказательства своей вины – бутыли "Вина из призраков".

Как уныло кладбище зимой.

Вроде, и дорожки почищены, и снег свеж, бел, и совсем не изгажен серой отрыжкой слякотного города.

Даже вездесущий столичный ветер спит, и не задирает подола шинели.

Поворот, поворот. Вот он – искомый квартал "города мёртвых".

Вдруг, серая мешковина сугроба шевельнулась, вскинулась навстречу, заставив сердце рваться к горлу и заткнуть изнутренний крик ужаса.

– Алëша, принëс?!

– Максим Максимович, милейший, – Пятничкин достал платок и утëр пот, заструившийся под фуражкой, – господин полковник, вы напугали меня, до сме… рти…

– Ах, Алëша, – полковник Н* выглядел столь плохо, что думалось о нëм как о кладбищенском призраке, сгорбился над маленьким белым обелисочком, – мне сейчас не до церемоний, я далëк я от мирского. Далëк. Вот и не додумалось мне, что испугаю тебя.

Пятничкин прочёл на памятнике надпись "Лизонька, Ангел небесный, прости", и не сдержался – спросил.

– Лизонька вам, Максим Максимович, приходится? Почему вы по ней так печалитесь?

– Ах, Алëша, я ей дважды убийцей довожусь. Душе этой чистой. Настолько чистой, что она в бутыль эту треклятую…

И полковник залился старческими слезьми. Теми, что текут из глазниц крупными горошинами и застревают в морщинах.

– Да нет же, Максим Максимыч. Нет! – Всплеснул руками Пятничкин, – Вы ж в то время в Москву отъезжали, когда Лизонька…

– Алëша, – прервал его полковник, – ты сын друга моего единственного, и лишь тебе я доверился, чтобы дело это провернуть, да и открыться могу.

В первый раз я Лизонька убил, когда поселился в квартире в соседнем доме с ней, и не потрудился Хвостнева от своего знакомства отвадить.

А второй раз убил еë, когда бутыль эту, по большому пьянству своему – Хвостневу показал.

Не знал я что у него на уме, у Ирода этого.

Он и Лизоньку соблазнил, и деньги все вытянул у неё. И в бутыль он еë спровадил…

– А бутыль вы где взяли, Максим Максимыч? – Пятничкин подмёрз изрядно, и был не в себе, если откровенно.

– На Балканах, Алëша. А боле я не скажу тебе ничего. – Полковник насупился. – Бутыль ты подменил, как я просил тебя? Принëс?

– Подменил. Принëс. – Пятничкин вытянул из саквояжа бутылку чёрного стекла с надписью "Вино из призраков". И отдал полковнику Н*.

И, Пятничкин готов был поклясться здоровьем матери, что услыхал доносившийся из бутыли смех, звуки рояли, песни…

– Беги, Алëша, беги не оглядывайся, – вскричал полковник, – а я ухожу, и не ищи меня, Богом прошу.

И Пятничкин побежал прочь смешно вскидывая свои колени.