Винтовая лестница. Стена

Итак, я все еще здесь. Летний сезон закончился, отдыхающие вернулись в свои городские норы. Залив опустел — не видно ни яхт, ни белых шлюпок, ни шхун, ни моторных лодок, напоминающих кометы с пенистыми хвостами. И уже начали возвращаться дельфины. Только вчера один из них вынырнул из воды и принялся с любопытством меня разглядывать. Должно быть, я не вызвала у него интереса, но и тревоги— тоже, поскольку еще некоторое время он играл почти у берега.

Все вокруг было знакомо и исполнено дружелюбия. Тишина и покой окружали неуклюжий старый дом, построенный моим дедом в девяностые годы, когда легкие деньги текли рекой, и названный «Сансет-Хаус» — «Дом заходящего солнца» (или попросту Сансет). Дом этот, с его садом, конюшней, переоборудованный в гараж, и запрудой у самой кромки моря, где кто-то много лет назад перегородил плотиной Каменистый ручей (мы с моим братом Артуром всегда считали, что в пруду том водится рыба, что, возможно, и соответствовало действительности, однако мы ни разу не выловили оттуда ни одной рыбешки), — так вот, все это— часть моей жизни, семейной традиции, он полон воспоминаний.

Даже эта верхняя веранда, где я сижу сейчас с карандашом и блокнотом на коленях, тоже несет на себе следы воспоминаний. Мой отец когда-то в молодости последовал за Тедди Рузвельтом на Кубу и в качестве награды от благодарного правительства получил тяжелейшую форму брюшного тифа. Поправлялся он здесь, как раз на этой веранде. Часами он просиживал в кресле, укутанный пледом, и проклинал всех и вся, от морских чаек и до Билла Маккинли. И его крохотный сынишка Артур, примостившись у его коленей, поднабрался таких словечек, что его трогательный лепет приводил слуг в восторг — правда, тщательно скрываемый.

(Святые небеса, а ведь Артуру уже тридцать девять! Прошло более десяти лет после его рождения, когда появилась на свет я, повергнув всех в изумление.)

Итак, Сансет… Увы, хотя дом и кажется спокойным и дружелюбным, он никогда уже не будет для меня таким, как прежде. Стоит мне поднять голову, как я вижу окна комнаты Джульетты, теперь наглухо запертые, а рядом— комнату, из которой однажды вышла Хелен Джордан— вышла, чтобы больше никогда не вернуться.

Внизу передо мной простирается каменистый морской берег, обнажаемый во время отлива; именно там прилив однажды сыграл со мной столь дьявольскую шутку. И каждый вечер, когда рыбаки выходят в открытое море на своих лодках, палубы которых завалены сетями, я задаюсь вопросом: нет ли среди них той самой лодки, что однажды утром вернулась, волоча за собой страшный груз, некогда бывший живым существом?

Рыбак тогда преспокойно подплыл к причалу и крикнул:

— Эй, мисс, попросите кого-нибудь позвонить в полицию! У меня тут труп…

Ох, как тяжко после всего этого вспоминать о прежней, нормальной жизни! Но ведь жили же мы когда-то нормально. Несколько лет назад умерла мама, вскоре после отца покинув этот унылый мир, понять который она была не в состоянии. Оставила нам дом в Нью-Йорке, покупателей на который так и не нашлось, эту летнюю резиденцию на островке в Новой Англии и скромный счет в банке— обычные авуары представителей ее поколения.

— У тебя всегда будет свой дом, Марша, — как-то печально сказала она.

— Ну, конечно, будет, мамочка, — заверила ее я.

И каким-то образом я умудрилась его сохранить.

Уволить слуг я просто не могла— старина Уильям прожил с нашей семьей сорок лет, а кухарка Лиззи — тридцать. Даже Мэгги, моя горничная и главная помощница во всех делах, прежде была моей няней, а поскольку оба дома были большими, я нуждалась в ее услугах.

Однако денежные проблемы вечно не давали покоя и мне, и Артуру, особенно после его развода и новой женитьбы. С тревогой я замечала, как седина все гуще серебрит его красивую голову— и это в тридцать девять лет, а ежемесячные выплаты на содержание Джульетты порой приводили его в отчаяние.

Было бы легче, если бы мы поселились все вместе в доме на Парк-авеню. Но Мэри-Лу, его вторая жена, была против. Не то чтобы я вызывала у нее неприязнь, просто она, подобно многим женщинам, ревностно относилась к своему мужу, притом являлась ярой собственницей. В конце концов мы сошлись на компромиссном решении: она привозила Джуниора каждое лето в Сансет, а Артур при первой же возможности присоединялся к нам.

Итак, в начале июня этого года Мэри-Лу позвонила мне и сообщила, что Джуниор, их сын, заболел корью, и попросила, чтобы я открыла Сансет раньше обычного.

— Ему там всегда так хорошо, — заявила она своим слегка плаксивым голосом. — Нет, ну ты представляешь? Свалилась на нас эта корь.

Я заметила, что для четырехлетнего ребенка подцепить корь — дело вполне обычное, но, разумеется, согласилась. В итоге мы приехали сюда в начале июня — слуги на поезде, а я на своем старом, но добром двухместном авто, потратив на дорогу три дня.