Vip-зал

Он тоже поднял бокал.

Дарко поставил свое вино на стол, бокал звякнул, этот звук как будто был сигналом: улыбайся еще шире.

– Добро пожаловать на свободу.

– Спасибо.

– Не представляешь, как мы скучали по тебе.

– Не больше, чем я.

– Но теперь все позади, ведь так?

– Думаю, что так.

Тедди был ему рад. Дарко жил в Мальме и приехал сюда специально, чтобы отпраздновать освобождение Тедди.

– У нас тут кое-что для тебя… – Линда поставила на стол корзину. – Это наш тебе «приветственный набор». Мы положили сюда новое белье и носки, старый телефон Николы, которым ты пока можешь пользоваться; проездной на автобус на двести крон, бутылку красного и твой старый спортивный костюм. И еще я положила подарочную карту универмага. Неплохо, правда?

Тедди взял корзину.

– Вы замечательные.

Линда кивнула, глаза у нее покраснели.

Бо́ян, отец, медленно подошел к нему. В красной вязаной кофте, немного свалявшейся, у шеи торчал воротник когда-то белой, а сейчас пожелтевшей рубашки. Он обнял Тедди. Это не были крепкие отцовские объятия, скорее, торопливое похлопывание по плечу. Но это был самый тесный телесный контакт, на который отец осмелился после маминой смерти.

– Dobrodošao, moj sin, – произнес он, сделав ударение на «сын» и глядя Тедди прямо в глаза, – Živeli[2].

– Спасибо, папа.

Тедди не хотел говорить по-сербски, но не потому, что он не понимал, просто это не его язык.

Отец все еще смотрел ему в глаза, ничего больше не говоря. Остальные ждали. Краем глаза Тедди заметил, как Никола переминался с ноги на ногу, он единственный не мог стоять спокойно.

– Ты мой сын и всегда будешь моим сыном, – сказал отец наконец. – Мама была бы рада, что ты вернулся.

Вечером, раздеваясь, Тедди заметил, что одежда резко пахнет дешевым порошком. Это напоминало зону. Кроме тех денег, что он держал в коробке еще с тюрьмы, у него было двадцать восемь тысяч в конверте и две старые золотые цепи. Надолго этого не хватит.

Новая жизнь.

Он осмотрел себя в зеркале, висевшем на стене. Шрам на животе выделялся тонкой линией, был, может быть, чуть краснее, чем обычно. Он вспомнил звук выстрела, как он сначала подумал, что стреляли в воздух.

Он решил отрастить волосы, сейчас они были миллиметра три длиной. Бритая макушка – хорошая прическа только для тюрьмы.

Он лег в постель, но все время ему казалось, что кто-то может ворваться в квартиру и навредить Николе или Линде. Как будто стены и двери в этом доме из гипса, словно они всего лишь декорации на сцене.

Скорее всего, это один из тех симптомов, которые бывают у только что вышедших. Так называемая вольная болезнь.

Он сел на краю кровати.

Неподвижно смотрел в темноту.

Он был болен свободой.

5 февраля

У Филипа всегда рядом с кроватью стоял полный стакан с водой, священный принцип. Он пошарил рукой. Прохладная, чистая поверхность. Отлично. И таблетки. Всегда таблетки. Он выдавил две капсулы «Золофта» и проглотил их, запив водой. Глотать таблетки он мог, если нужно, с завязанными глазами.

Слишком много картинок в голове. Рабочие совещания. Встречи с банком. Все, кому нужны деньги. Кровать в той квартире. Удар в лицо. Трескающийся лед. Этот милый врач в Каролинской больнице, который его зашивал. Стефани, ноющая – что случилось.

Ее можно понять: не каждый день люди его круга приходят домой с синяком во все лицо. И она еще не знает, что он стоял на тонком льду у пристани больше пятнадцати минут.

В конце концов люди на причале ушли, а он лег на лед и пополз к пирсу. Потом его целые сутки трясло.

Вообще-то ему хотелось выйти на балкон и проораться. Орать, пока легкие не лопнут и голова не взорвется. Но соседи это вряд ли оценят. И, может быть, кто-то из друзей и их родителей узнает. Семейство Гамильтон услышит или этот старик Вахтмайстер из дома напротив: похоже, Филипу плохо. Филип шумит. Филип плачет.

Родители обязаны были заметить симптомы раньше, когда он еще жил с ними. Круги под глазами, игра в приставку ночи напролет. Блоки таблеток на его столе, упаковки в мусорном ведре. Но они занимались своими делами. И Филипу даже нравилась эта дистанция между ним и родителями. Для них: вечеринки, приемы, коктейли, путешествия, работа. Для него: дома с сестренкой, друзья, что-то еще. Чаще всего просто один. Никчемный.

Он сел в постели. Голова кружилась меньше. Одеяло в пододеяльнике сбилось к ногам. Он попытался его поправить не вставая. Посмотрел на часы на тумбочке: «Картье Сантос», циферблат сорок четыре миллиметра. Купил пять месяцев назад в салоне Нюмана. Титановые.

Тогда: часы – это триумф. Материал: черный, матовый, дорогой. Но тонкий. Подтверждение его статуса.

Теперь: месяц назад он купил «Патек Филипп». От «Картье» он начал уставать.

Десять минут одиннадцатого.

Пора вставать. Нужно выйти в мир. Нельзя, чтобы кто-то узнал, что он не мог заснуть до четырех. Никто не должен знать, что внутри Филипа есть другой Филип. Тот Филип, который был так близок к краю пропасти.

Он достал айпад и просмотрел: двадцать новых писем. Есть дела и поважнее, но ему хотелось все проконтролировать.