Вираж бытия

Выглядел валенком.

И это вызывало весьма обманчивые впечатления.

Да, как тот же Троцкий, Сталин или Зиновьев он не стремился обзаводится личным кланом. Но игроком все одно был интересным и очень полезным. Особенно если его подпереть плечом какого-то мощного лидера.

В самом дальнем углу находился Иосиф Виссарионович Сталин… он же Джугашвили. Он как раз набивал свою трубку, но прищуренным взглядом посматривал на вошедшего человека. Осторожным. И в какой-то степени подозрительным.

Ему Фрунзе не доверял в той же степени, в какой не доверял Троцкому и Зиновьеву. Но Иосиф, в отличие от этих двух, кокаина не употреблял и был намного спокойнее, адекватнее и трезвее что ли. И кардинально опаснее. Если играть в долгую. Троцкий и Зиновьев выглядели своеобразными гепардами, способными на быструю и сильную партию, но не продолжительную, ибо, как и все увлекающиеся люди, довольно скоро выдыхались. Сталин же являлся волком, готовым, если надо, годами загонять свою добычу.

— Добрый день, товарищи, — как можно более по-деловому поздоровался вошедший нарком.

Ему отозвались нестройным хором. Даже Троцкий что-то буркнул, процедив через губу.

— Как ваше самочувствие, товарищ Фрунзе? — произнес Сталин, продолжая набивать трубку.

— Рабочее.

— Товарищи говорили, что вы слишком рано вернулись к труду. Может быть вам нужен более продолжительный отдых?

— Надеюсь, что обойдется. Во всяком случае без дела я кисну. Работа для меня лучшее лекарство.

— Отрадно это слышать, — на удивление по-доброму улыбнулся Сталин. Что поколебало подозрения Фрунзе в причастности его к попытке убийства.

— А что там произошло во время операции? — поинтересовался Бухарин. — Доходили нехорошие слухи.

— Отравление хлороформом по вине анестезиолога, что повлекло клиническую смерть. — тем же нейтральным голосом ответил Михаил Васильевич.

— Как смерть? — удивился Троцкий.

— В течение примерно трех минут я был мертв. Дыхания не было и сердце не билось. Но врачи сумели откачать.

— Получается, что вы заново родились Михаил Васильевич. — произнес Рыков. — Поздравляю.

— И как оно, вернутся с того света? — по-деловому спросил Томский. — Мне говорили, что люди видят какой-то свет и трубу.

— У меня ничего подобного не было. Я словно стоял рядом со своим телом и смотрел на то, как врачи суетятся. Даже время запомнил на часах в операционной. После того, как пришел в себя и надиктовал свои наблюдения, врачи их полностью подтвердили. В том числе и время — с точностью до минуты.

В помещение повисла тишина.

— А Бог? Вы его видели?

— Нет. Бога я не наблюдал. Вероятно, к атеистам он не приходит, — криво улыбнулся Фрунзе. — Операция прошла успешно. Сейчас мне прописаны только диета да прогулки на свежем воздухе. Если все сложится, то через полгода и вспоминать будет не о чем. Но что мы все обо мне? Давайте к делу.

Все покивали.

О самоубийстве супруги никто говорить не стал. Знали, как Михаил Васильевич ее любил и не хотели теребить свежую рану. Во всяком случае открыто.

— Грядет XIV съезд. — подал голос Рыков. — И мы хотим узнать о состоянии вооруженных сил революции. Мы полагали, что с отчетом выступит Климент. Но раз вы сами оправились, то вам и карты в руки. Справитесь?

— Справлюсь. — кивнул Фрунзе.

— Как вы видите ситуацию, Михаил Васильевич?

— Кратко?

— Если можно.

— Двояко. С одной стороны, если завтра на нас нападет даже Польша, то на этом революция и закончится. Мы просто не в состоянии противостоять хоть сколь-либо серьезным армиям. В войсках полнейшая разруха и бардак. С другой стороны, завтра Польша не нападет. И послезавтра тоже. Все так устали от Империалистической войны, что лет десять у нас на приведения армии в порядок вполне имеется. Может даже больше. Во всяком случае — без большой войны. А малые конфликты мы уж как-нибудь погасим даже тем, что есть.

— Вздор! — рявкнул Троцкий, но его придержал за плечо Зиновьев и он замолчал, надувшись. А потом спросил у Фрунзе:

— Почему вы так считаете?

— Что именно?

— Почему армия наша не боеспособна?

— Армия — это не просто вооруженные люди. Армия — это структура с четкой иерархией, субординацией и дисциплиной, без которой она превращается в толпу. Толпой управлять можно. Но на митинге. Однако война — не митинг. Это серьезная профессиональная деятельность, требующая от каждого бойца как можно более высокой квалификации. Как во время войны, так и в мирное время. И так — на каждом уровне. Армия — это большой завод с очень сложным и рискованным производством. А у нас она сейчас напоминает анархическую вольницу, наполовину пьяную, наполовину уголовную. Да, сейчас уже что-то сделано, но ситуация пока еще плачевная донельзя.

— Мы победили в гражданской! — взвизгнул Троцкий.

— И это — бесспорно. Но почему?

— Потому что у революции была лучше армия!