Виражи судьбы, или Встреча в Америке

Приспособиться к чужой стране мне, вообще не отличающейся умением принимать все новое таким, какое оно есть, оказалось невероятно трудно. Странным было, что какая-то посторонняя женщина приходила убираться у Стэнли в доме — я до сих пор не могу сказать «у нас в доме» — каждое утро. Нет, я, конечно, слышала о приходящей прислуге, но никогда не думала, что сама буду таким же образом избавлена от бытовой рутины. И не скажу, что меня это обрадовало. Убирать в квартире не надо было — миссис Фэт прекрасно справлялась с этим сама, готовить тоже не надо было. Кстати, фамилия Фэт («толстый») очень шла этой милой женщине, создавая которую, природа не поскупилась на средства и даже, пожалуй, потратила лишнего.

Странными были походы в супермаркеты. Я катила перед собой тележку с покупками, а сама думала о том, как же здесь все не похоже на наше, русское. Глянцевитые яблоки идеального размера и формы, без малейшего пятнышка, мясо, аккуратно заплавленное в полиэтилен, сотни разнокалиберных банок с чем-то непонятным — все это постоянно сбивало меня с толку.

В отношениях со Стэнли тоже возникли некоторые странности. Например, мне нельзя было заходить в его кабинет. Не то чтобы он это запрещал, но после того, как я раза два зашла туда, и Стэнли с неудовольствием обнаружил, что карандаш лежит не перпендикулярно ручке, как он его оставил, а параллельно, я предпочла больше туда не заглядывать. Он, бесспорно, любил меня, но в своем кабинете был деловым человеком, и здесь мне места не оставалось.

Я сказала, что Стэнли вовсе не виноват в том, что я так сложно привыкала к Америке. Это так, но мне казалось и до сих пор кажется, что если бы я видела его больше, то смогла бы освоиться быстрее. Но это было невозможно. То, что ему удалось вырваться в Россию на целую неделю, оказалось для него и для меня большой — и редкой — удачей. Обычно же Стэнли уходил рано утром и возвращался поздно вечером. Конечно, были уик-энды, но их почему-то полагалось проводить или с коллегами по работе, или с его сыном Кевином, который почему-то сразу меня невзлюбил. Впрочем, не думаю, что на его месте я вела бы себя как-то по-другому. Попробуйте-ка привыкнуть к женщине, которая, будучи ненамного вас старше, занимает место вашей матери, которую вы очень любили.

И все-таки я была счастлива. Стэнли, если не оказывался занят работой, был на редкость внимателен ко мне. Мы часто проводили вечера вдвоем, сидя у камина. Иногда он просил меня спеть, уверяя, что у меня красивый голос.

Иногда мы вместе гуляли или смотрели какой-нибудь новый фильм из разряда элитарных, которые Стэнли коллекционировал.

Он был моим другом, моим любовником, он хотел, чтобы я была счастлива, и на свой лад старался все сделать для этого. Может быть, из таких вещей и складывается понятие «хороший муж»? В сущности, я жила если не насыщенной, то по крайней мере почти безоблачной жизнью. Последние облачка рассеивались по мере того, как я привыкала к чужой стране, и английский становился вторым родным языком. Даже Кевин в последнее время стал меньше дичиться меня, поняв, наверное, что я не претендую на то, чтобы занять место его матери, и никогда не подарю ему своей фотографии, чтобы он держал ее на тумбочке около кровати. Фотография Джулии — светловолосой женщины средних лет с красивой улыбкой — всегда будет стоять у него в красивой рамке.

И все-таки жизнь супруги делового человека не так проста, как кажется. Мне приходилось учиться спокойствию и сдержанности. Моя восторженность здесь была ни к чему, так же, как и умение писать стихи, теперь на двух языках: русском и английском. Коллеги Стэнли отнеслись ко мне достаточно доброжелательно, но их жены на вечеринках так и пожирали меня глазами, удивляясь, наверное, что я пришла не в кокошнике и лаптях, и ожидая, что я начну есть с ножа или еще как-нибудь покажу свое невежество… Их нисколько не смущало то, что я знаю их язык, а они мой — нет, это было в порядке вещей. А когда узнали, что я закончила далеко не Гарвардский университет или, на худой конец, Московский — это б еще сошло, они, как этого и следовало ожидать, стали относиться не просто как к русской, «чужой», но еще и как к провинциалке, что, видимо, было у них синонимом невежества.

Глядя на этих дам, занимающихся только плаванием в бассейне, игрой в бридж и растранжириванием денег, я научилась скрывать обиды, скрывать свое отношение к людям, сдерживать свои чувства. Все это только ради Стэнли.

Многое в этой стране для меня оставалось непонятным, многое раздражало и только немногое нравилось, но я всеми силами старалась приспособиться к этим новым условиям жизни и была бесконечно признательна Стэнли, который подарил мне эту новую жизнь и был внимателен ко мне в той мере, в какой это позволяла делать его работа.