Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

«Как бы то ни было, природа послушно убеждает меня в том, что я на пороге написания чего-то глубокого, стоящего», – приписывает она в тот же день, словно предыдущей записи не было вовсе.

И, как скоро выяснится, убеждает ее в этом не только природа, но и критики, они почти всегда оказываются благожелательнее, чем она предполагала.

К рабочему процессу у нее тоже в разное время отношение разное. То она требует от себя писать понемногу, дозированно. То, наоборот, себя подгоняет, стремится писать быстро, чтобы «не терять настрой», без всяких каникул и перерывов (что, впрочем, удается редко).

Такая же история и с переписыванием; то с жаром переписывает, передумывает написанное, и делает это с таким же увлечением, как когда писала первый вариант. Переписывает, «читая строчку за строчкой, как стихи» (28 марта 1930). А то боится вернуться к уже завершенному, говорит, что «переписывание может всё спутать», процесс «перекраивания и переделывания» называет ужасным, ведь «что-то надо впихнуть, что-то выбросить» (11 апреля 1931). Авторедактуру, которая занимает у нее, как правило, немногим меньше времени, чем написание первой версии книги, ожидает без малейшего удовольствия: «Когда дело дойдет до переписывания, буду страдать нестерпимо» (31 мая 1933). И в то же время придает, как и всякий серьезный писатель, переписыванию, редактуре огромное значение. А иначе как «убрать всё ненужное, мертвое, избыточное»? Как устранить многословие, «сжать» текст, «выстроить» его? И тем самым «оживить», восстановить утерянный в азарте работы смысл, соединить разобщенные сцены?

«Суетливость», о которой уже шла речь, сочетается у Вирджинии Вулф, и это еще один парадокс, с тем, что принято называть «организацией труда» – четкой и продуманной. Сторонница «планового хозяйства», она заранее намечает, когда возьмется за новую книгу, когда допишет старую, когда сядет править рукопись, а потом, и не один раз, – ее перепечатывать. Когда отдаст рукопись в набор. И даже – когда книга увидит свет. Держит в голове не только этапы будущей работы, но и уже проделанной, помнит – по числам! – как писалась уже законченная книга, сколько на нее ушло времени и почему:

«За день до этого я написала последние слова “Джейкоба” – в пятницу 4 ноября, если быть точной. А начала я его писать 16 апреля 1920 года. За вычетом полугодового перерыва из-за сборника “Понедельник ли, вторник” и болезни получился год»[202]

.

Прикидывает в начале работы над «Миссис Дэллоуэй», в мае 1924 года:

«На всё про всё мне надо четыре месяца. Июнь, июль, август и сентябрь. Потом на три месяца отложу написанное – до января. В январе, феврале, марте, апреле буду исправлять роман; в апреле выйдут мои эссе, в мае – роман. Такова программа».

И нарушалась подобная «программа», несмотря на частые болезни, разъезды, всевозможные «отвлечения», довольно редко. Имел этот строгий, скрупулезно выдерживаемый график не только календарную, но и творческую составляющую.

Писательница по собственному опыту знала, сколько времени и сил потребуется, чтобы из наброска, подмалевка родилась законченная картина. Сначала она всего лишь «выплескивает фразы на бумагу», потом садится за машинку и перепечатывает то, что написано от руки. И только потом доходит дело до редактуры «начисто», также отнимающей массу сил и времени. На первом этапе можно двигаться быстро, на втором и третьем – медленно, осмотрительно, въедливо.

«Я живу в романе и выбираюсь на поверхность обычно сама не своя, не в силах придумать ни одной фразы»[203].

Учитывала Вирджиния и то, как в процессе работы «распределяется» вдохновение.