Вирикониум

Ему дали лошадь, хотя он терпеть не мог ездить верхом, и без лишнего крика убедили его сесть в седло. Теперь площадь утраченного времени и ее обшарпанные пристройки остались позади. Хорнрака вели через Низкий Город. Альвис проплыл мимо, как мечта, его проломленный медный купол и полуразвалившиеся лачуги окружала тишина запустения. На Камин Ауриале заморосил дождь. Ямы, зияющие открытыми ранами, делали Посюсторонний квартал похожим на кладбище, где недавно похозяйничали гробокопатели. Восточнее — там, где под юбкой у Высокого Города съежился Артистический квартал и где, по слухам, в невыразимо грустных тенях Минне-Сабы все еще ждала Норвина Тринора покинутая своей вечно недовольной дочерью Кэррон Бан, — рассвет уже выплеснул на улицы множество лиц, так знакомых Хорнраку. Свет, растекаясь из-за горизонта, как кислое молоко, помечал то злобно стиснутые челюсти, то бровь, похожую на знак препинания… Здесь набеленная щека, там тяжкий зоб или многочисленные кариозные полости, украшающие чьи-то зубы. Искаженные злобой или усталые, хитрые или ликующие… Лица ростовщиков и мотов, отчаявшихся пожирателей человечины и порочных мучеников, чья мораль прогнила насквозь, на которых негде ставить клейма, потому что они стократ мечены клеймом Города. Одноглазый торговец Ровня со своей сардонической усмешкой и гниющей носовой перегородкой… Бледная госпожа Эль с налитыми кровью лихорадочными глазами, спешащая на свидание по бульвару Озман… А вот, с короткой нефритовой тросточкой в руке, агент похоронного бюро Полинус Рак, чья огромная голова исчерчена лопнувшими венами… По большому счету, все они были клиентами Хорнрака — и ни один будто не узнавал его. Казалось, события прошлой ночи вырвали наемника из привычной жизни.

Против Эльстата Фальтора уловки были бесполезны, однако Хорнраку очень хотелось, чтобы это было не так. Глаза Низкого Города таращились из будок и канав, взгляды безразлично скользили по фигурке Фей Гласе, хрупкой, как ее имя, по ее волосам, которые кто-то так безобразно обкорнал… Чуть дольше задерживались на старике, который ехал с ней бок о бок — возможно, пытаясь разгадать значение странных фигур на его одежде… На миг приходили в смущение при виде спокойствия на его желтом лице и непроницаемой улыбки… И наконец жадно впивались в Рожденного заново, словно глаза доносчиков… или зрителей на публичной казни. Фальтор, легендарный Фальтор!

Он был загадкой для Низкого Города, пищей и вином для сплетен. При его появлении на улицах у подножья Минне-Сабы движение прекращалось по крайней мере на час. Крысиная возня в сточных канавах стихала, когда он проезжал мимо, окутанный тем невидимым покровом, что не позволяет затеряться в толпе послу чужой страны. Его положение в городе было странным… но еще более странной была его броня с непонятно зачем удлиненными коленными и локтевыми сочленениями, испускающая дрожащее кроваво-красное сияние. Кем он был? Он служил Городу — или это Город служил ему? Он походил на некую живую трещину, откуда время от времени слабо сочатся ядовитые воспоминания о Послеполуденной эпохе, ее немыслимых планах, навсегда ставших тайной, о науках, для развития которых не было оснований, о ее холодной жестокости и ослепительной грозной славе. Восемьдесят лет назад армии Рожденных заново торжественно вступили в Город. Они гнали перед собой волков Севера, пока те, наконец, не оказались между его молотом и наковальней, в роли которой выступил Гробец, Гигантский Карлик. Впереди этих армий шествовал Эльстат Фальтор — и с тех пор так и шел по Вирикониуму, как посланец небес, и само биение его сердца казалось ответом на некую забытую фразу, брошенную неизвестно когда. Чужестранный принц в знакомом городе, он был зловонным прошлым и двойственным будущим, и всегда — как всегда — внушал больше опасений, чем надежды.

Но он проходил мимо, и все успокаивались. Это походило на приступ смущения. Кое-кто улыбался ему, но таких было немного. Кто-то сплевывал. Иные задумчиво крутили металлические медальоны на шее и, возможно, думали: «Скорее бы ночь».