Virtual, или В раю никого не ждут

– Не стоит беспокоиться. Билеты я возьму сам, даже несмотря на вашу заботу, – иронически бросил Широков, который наконец окончательно вышел из шока, вызванного звонком. – Лучше давайте договоримся о встрече.

– Вот и прекрасно! – непонятно к чему ответила женщина. – А встретимся мы с вами уже на теплоходе. Я тоже решила отправиться в круиз. – И отключила телефон.

Что она сказала? До Виктора долго доходил смысл ее слов. Она тоже решила ехать в круиз. Что вдруг? Ведь она уже была в круизе? Неужели из-за него? Или это ему показалось?! У нее наверняка есть потаенный смысл, который ему недоступен. Но если все-таки она отправляется в круиз, чтобы быть наконец с ним рядом? Нет, такого счастья просто не может быть!

* * *

Недовольная собой Ирина Солье небрежно бросила на стол мобильник. Нервы. Даже непонятно, чем она больше недовольна. Тем, что, вопреки простым и понятным чувствам к Широкову, она позволила затеять двойную игру? Или тем, что не может предстать перед ним такой, как она есть: уже не такой молодой, разведенной и вроде опять влюбленной бабой, желающей простого ненадуманного счастья?

Сначала этот загадочный Готсмиб или Готлиб, – как поправил ее в Дамаске Шариф Омер, – втянул в обман с какими-то грандами, лишь бы затащить Широкова в круиз. Потом сам Омер потребовал стать ей добровольным осведомителем и разузнать, что за птица этот Широков. А заодно выяснить, что общего у миллиардера Кристофа Мигана с ее бывшим муженьком. Впрочем, эту задачу она успешно выполнила – Каплунский поделился охотно. Кто бы сомневался, когда впереди маячат большие деньги. Теперь она знакома с директором предприятия, штампующего дешевые ноутбуки. Что значит, «знакома»? Она босс!

Деньги. Все проклятые деньги. К черту деньги!

Перед мысленным взором Ирины нарисовался до мельчайших подробностей образ Ильяса Рунце. Она даже записала номер его мобильного телефона. Сказать, что все решила его осведомленность о компьютерных программах, которые будут использованы в заводном ноутбуке, это обмануть себя. Рунце произвел на нее ошеломляющее впечатление. От него за версту веяло мужчиной – сильным, достойным, умным. Именно про таких парней институтские подружки говорили: с ними хоть на край света! С одной стороны, вроде все это имеется и в Омере. Все, да не все. Он партнер с мешком денег, а этот – всего лишь подчиненный из какой-то Алма-Аты. Впрочем, что она знает о нем?

Ирине было невдомек, что, прождав три дня, озадаченный Интеграл решил проявить инициативу и найти прекрасную даму. Для дела, разумеется, а не каких-нибудь «штучек». Своим звонком она его опередила буквально на несколько минут.

– Это Ильяс Рунце? – спросила она тоном, исключающим любую ошибку.

– Я ждал, когда вы позвоните.

– Не знаю, что вы там ждали, но уже через час я жду вас в кафе напротив моей работы. Только не говорите, что не знаете, где это. К несчастью, я видела вас в нашем офисе, когда состоялась памятная встреча с Каплунским. Любопытно узнать – это случайность? Я совсем не хотела начать выяснения при бывшем муже.

Ее не стали ни в чем разуверять.

Ирочку Веселову еще с молодых лет отличали не только острый ум, но и чрезмерная эмоциональная возбудимость. Если принять во внимание природную красоту, она несла в себе некую извращенную сакральность. Быстро осознав это опасное свойство собственной натуры, Ирина постоянно училась держать себя в руках и управлять желаниями. Но в последнее время это удавалось ей все реже и реже. Особенно когда касалось мужчин. В глубине души Ирина их презирала. Всех – под одну гребенку. А за что их можно было уважать?! За постоянную похотливую мелочность и кобелиную расчетливость по отношению к красивой женщине? Она злилась, когда, словно на кастинге, ее раздевали глазами, оценивали, как героиню дешевого фильма. Умом она понимала, что на эту роль ее обрекла сама природа, – куда уж тут деться, – но активно не принимала этого постулата. Но примерно через год после развода в ней что-то надломилось. Она вдруг стала надеяться, что вот-вот встретит мудрого ценителя, уловившего тонкие изгибы ее души, не менее влекущие, чем изгибы ее тела. Когда бальзаковский возраст стал для нее грустной реальностью, она все чаще и чаще проклинала себя за чрезмерную трезвость и расчетливость.