Виртуальные войны. Фейки

М. Ефимов описывает ситуацию данного «нечтения» с позиции еще дореволюционного интеллигента: «Помните, как Алданов вспоминал слова Ходасевича о том, что поэзия пришла в упадок с тех пор, как поэты перестали жить в деревне. (И Алданов, конечно, возражал и „отвечал примером Гете“, все же признавая, что „что-то в мысли Ходасевича было верное“.) Я бы это применил не к поэтам, а к читателям. „Читатель повывелся“. Не любой читатель, а читатель толстых книг. Тут, кажется, впору вспомнить и рассказанное Шкловским про извозчика, у которого под хороших лошадей „ездоков нету“. Вот толстые книги у нас есть, а читателя, у которого достанет — огрубим — времени, чтобы их читать, нет. Ни времени, ни воздуха. Воздуха — в прямом смысле слова. Где ныне „лето на даче“? Все эти подмосковные (уже не имения, а только съемные) дачи, или Коктебель, или Прибалтика, или Зеленогорск, вся та „география“, куда, как сказал Мандельштам, „ездили додумать то, чего нельзя было додумать в Петербурге“? А ведь „дачное чтение“ — это едва ли не из самого важного, что „образует человека“, в России, по крайней мере. Я бы и еще уточнил. „Дачное чтение“ — это ведь всегда „детство-отрочество“ (и уже совсем редко — „юность“: там уж не до того, как правило). И опять же „по Мандельштаму“ (зацитированное, увы, почти насмерть): „У интеллигента не биография, а список прочитанных книг“. Почти все самое главное мы прочли в „детстве“ и „отрочестве“. Дальнейшие открытия при всей их значительности — они если не вторичны, то все же имеют смысл лишь в перспективе того, первичного, детского и отроческого. Когда оно есть»[1237].

Ему вторит В. Соловей уже с позиции современного студенчества: «Доля умников и дураков среди студентов, в общем, не меняется, а более-менее воспроизводится с каждым новым набором. Вероятно, это генетически детерминированная закономерность. Но вот что меняется, причем заметно, так это историко-культурная эрудиция. Подавляющее большинство студентов потрясающе невежественно. Причем я бы не стал винить в этом школу — к ней у меня иные (и весьма серьезные) претензии, — но сей грех я все же не решусь ей вменить. На мой взгляд, нарастающее невежество новых поколений суть следствие заката гуттенберговской эпохи. Проще говоря, молодые люди не имеют вкуса и привычки к чтению, прежде всего, систематическому чтению толстых и серьезных книг. Большой нарратив не исчезает как вид, но превращается в удел избранных. Для подавляющего большинства молодежи характерно преимущественное (или почти исключительное) потребление информации из Интернета и социальных сетей и через мобильные гаджеты, что кардинально ограничивает возможности чтения. Поясню на примере. Сейчас лонгридом считается текст в четыре-пять тыс. знаков. В бытность моей работы в газете полтора-два десятка лет тому назад, лонгрид начинался от 10–12 тыс. знаков. А нынешний лонгрид претендовал бы на заметку. В общем, шансы текста, не вмещающегося в одну прокрутку „мышки“ (один тачскрин), быть прочитанным стремительно уменьшаются. В свою очередь, уменьшение чтения больших и непростых текстов резко уменьшает способность к интеллектуальной концентрации и думанию как систематическому организованному процессу. Сразу отмечу, что чтение электронных книжек неспособно заменить чтение бумажных. Дело в том, что тип нейронных связей, выстраиваемый при чтении с разных носителей, качественно отличается. Именно чтение бумажных книг формирует нужные человеку для интеллектуального развития нейронные связи. Меня лично гибель гуттенберговской галактики удручает»[1238].

Сегодняшний мир как-то потерял интерес к умному человеку. Исчезли лидеры мнений, публичные интеллектуалы не интересны широкой публике. Раньше они удерживали на себе мир мнений. В эпоху постправды мнения всех стали равны. Более того, в эпоху поляризации другое мнение в принципе перестало быть интересным, поскольку все хотят слышать только то, что совпадает с их мнением.

2. Фейки как информационно-виртуальный объект

Главным распространителем фейков являемся мы сами, поскольку точечные информационные вбросы, сделанные сознательно, направлены на создание цепной реакции массового сознания, которое само заинтересовано в продвижении. Все это происходит потому, что перед нами не просто информация, а информация, которая опирается на виртуальные составляющие: на то, что любит или боится человек, его мечты и его обиды на мир. Виртуальные страхи управляют нами сильнее любых позитивов.

Не менее важно и то, что фейк дает возможность превратить любого человека в часть группы, мыслящей, как он сам. Человек может думать, что он один носится с этой идеей, в результате замыкаясь в себе. Но когда с помощью исходно запущенного фейка он увидит себя в кругу «информационных друзей», он становится способным на групповые действия, идущие вразрез с ожиданиями большинства.