Виртуальный свет. Идору. Все вечеринки завтрашнего дня

Он глянул на исцарапанное зеленоватое стекло, покрывавшее витрину. Вон они, его часы; каждый циферблат – маленькая поэма, карманный музей, поддающийся со временем законам энтропии и случайности. Бьются крохотные механизмы – их драгоценные сердца. Бьются все более устало, как он знал, от удара металла о металл. Он ничего не продавал без ремонта, все вычищал и смазывал. Каждый полученный экземпляр он немедленно относил к молчаливому, чрезвычайно искусному поляку в Окленд, чтобы тот все почистил, смазал и настроил. Он понимал, что делает это совсем не затем, чтобы его товар стал надежнее и лучше, а чтобы дать каждому из маленьких механизмов больше шансов на выживание во враждебной по определению Вселенной. Он не стал бы в этом признаваться, но это была чистейшая правда.

Он засунул «Жаже Лекультр» обратно в карман и встал с табурета. С отсутствующим видом уставился на стеклянную горку; на полке на уровне глаз, как на выставке, – военные автомобильчики от «Динки-тойс»[112] и нож «рэндалл» 15-й модели, «Эйрман»[113], – короткий широкий тесак с зазубренным лезвием и черной рукояткой из микарты[114]

. С машинками успели наиграться, тусклый серый металл проглядывал из-под облезлой зеленой краски. «Рэндалл» был даже не заточен, лезвие из нержавеющей стали словно только что от шлифовального ремня. Фонтейну было любопытно: сколько их – ни разу не использованных в бою? Будучи тотемными объектами, они теряли значительную часть коллекционной ценности, если их затачивали, и у него сложилось впечатление, что ножи обращаются почти как некая ритуальная валюта, исключительно для мужского пола. В данный момент в его ассортименте были два «рэндалла»; второй – маленький, без гарды и с листовидным лезвием, якобы изготовленный по заказу спецслужб США. Лучше всего датировка определялась по клейму изготовителя на ножнах, и Фонтейн оценивал возраст своих экземпляров лет в тридцать. Подобные вещи были лишены для Фонтейна особой поэзии, однако он понимал законы рынка и умел оценить стоимость предметов. В основном они говорили ему – как и витрина любого магазина армейских неликвидов – о мужском страхе и мужской беспомощности. Он стал презирать их, когда однажды увидел глаза умирающего человека, которого застрелил в Кливленде – возможно, в том самом году, когда изготовили один из этих ножей.

Он запер дверь, повесил табличку «ЗАКРЫТО» и вернулся в заднюю комнату. Мальчик сидел в той же позе, в какой он его оставил, лицо скрыто массивным старым шлемом, подключенным к открытому ноутбуку на коленях.

– Эй, привет, – сказал Фонтейн, – как рыбалка? Клюнуло что-нибудь, на что стоит поставить, как думаешь?

Мальчик по-прежнему монотонно кликал одну и ту же клавишу на ноутбуке, шлем слегка колыхался в такт.

– Эй, – сказал Фонтейн, – так ты получишь сетевой ожог.

Он сел на корточки рядом с мальчиком, морщась от боли в коленях. Разок постучал по серому куполу шлема, потом аккуратно стянул его. Глаза мальчика быстро моргали, взгляд ищет погасший свет миниатюрных видеоэкранов. Рука его кликнула ноутбук еще несколько раз и замерла.

– Давай посмотрим, что ты там наловил, – сказал Фонтейн, забрав у него ноутбук. Пробежался по клавишам: любопытно было посмотреть, где мальчик мог оставить закладки.

Он ожидал, что это будут веб-страницы аукционов, лоты и снимки с описанием выставленных часов, но вместо них обнаружил пронумерованные списки, набранные архаичным машинописным шрифтом.

Он изучил один список, потом другой. Почувствовал холод в затылке и на секунду решил, что парадная дверь открыта, но потом вспомнил, что сам ее запер.

– Черт, – сказал Фонтейн, выводя на экран все больше и больше списков, – черт побери, как ты сумел туда залезть?

Это были банковские счета, конфиденциальные расписки, перечни содержимого депозитных сейфов, стоящих в старого образца, из кирпича и бетона построенных банках, и все где-то в штатах Среднего Запада. Каждый список содержал по меньшей мере одни часы – весьма вероятно, часть чьего-то наследства, и, весьма вероятно, забытую часть.

«Ролекс Эксплорер» в Канзас-Сити. Какая-то разновидность золотого «Патека» в одном из маленьких городков Канзаса.

Он перевел взгляд с экрана на мальчика, четко осознавая, что стал свидетелем чего-то совершенно аномального.

– Как ты залез в эти файлы? – спросил он. – Это же частная информация! Это невозможно. Это действительно невозможно! Как ты это сделал?

В ответ – только пустота в карих глазах, неподвижно уставленных на него, бездонная или же совсем лишенная глубины, кто знает.

31

Вид с лифта, едущего в ад

Ему снится огромный лифт, плывущий вниз, пол как в бальной зале старинного лайнера. Стены частично открыты, и он вдруг видит ее, стоящую у перил рядом с вычурным чугунным столбиком-подпоркой, который украшают херувимы и виноградные гроздья, покрытые толстым слоем черной эмали, блестящей, словно пролитые чернила.