Виртуальный свет. Идору. Все вечеринки завтрашнего дня

– Бьюэлл поет, дорогуша. И это совсем не похоже на то, что ты, наверно, зовешь «кантри». Ну, на самом-то деле это больше рутс-мьюзик, всякие корневые дела. Бьюэлл хочет обратить время вспять, копнуть глубже Уэйлона и Вилли[116], вернуться на забытую и, типа, исконную родину. Вот, значит. Вроде того. – Женщина просияла, глаза ее немного косили; у Шеветты возникло такое чувство, что свою тираду та заучила наизусть, и, видимо, не очень твердо, но все равно обязана ее выдать. – Рэнди недавно научил Бьюэлла одной старой песне под названием «Виски и кровь потекли по дороге, но я не слыхал, чтобы кто-то молился». Это как церковный гимн, дорогуша. Очень традиционный. Как услышу – у меня прямо мурашки по коже. Вроде бы называется он именно так. Но сегодня концерт будет пободрее, электрический.

– Ваше здоровье, – сказала Тесса, – и спасибочки за лагер.

Женщина, кажется, озадачилась.

– О… да не за что, дорогуша. Пожалуйста, не уходите, потусуйтесь. Это дебют Бьюэлла в Северной Калифорнии, он в первый раз будет петь со своими «Меньшими братьями».

– С кем? – переспросила Шеветта.

– «Бьюэлл Кридмор и его Братья меньшие». Думаю, это что-то из Библии, хотя не могу назвать вам главу и стих. – Женщина указала в сторону сцены своей рвущейся на свободу грудью и решительно двинула в том же направлении.

Шеветте, собственно, больше не хотелось пива.

– Она купила нам выпивку, потому что приняла нас за эй-аров. – Шеветта знала, что это такое, от Карсона. Эй-арами назывались те люди из музыкального бизнеса, которые искали и раскручивали новые таланты.

Тесса от души прихлебнула из своей бутылки и проводила глазами женщину – та остановилась у бильярдного стола, перекинуться парой слов с одним из парней, действительно красовавшихся в сетчатых кепочках.

– Здесь что, все вроде нее?

– Нет, – сказала Шеветта, – ну то есть в городе есть клубы для чего-то такого, но этого народа на мосту я еще никогда не видала.

Саундчек заключался в том, что мужик в расплющенной ковбойской шляпе заиграл на гитаре, а блондин с большой пряжкой на поясе – запел. Они несколько раз начинали и прекращали исполнять какую-то песню, одну и ту же, каждый раз по-другому накручивая ручки на пульте, но сразу стало понятно, что гитарист действительно умеет играть (у Шеветты возникло чувство, что он пока не показывает, на что в самом деле способен), а певец – петь. Песня была про то, что ему так тоскливо, и про то, что ему надоело, что ему так тоскливо.

Бар тем временем начал заполняться народом, судя по виду, как местным – завсегдатаями, так и пришлым; последние явно заявились специально, чтобы послушать группу. Местные отличались обилием татуировок, пирсинга на лице и асимметричными прическами, гости – головными уборами (по большей части сетчатыми кепочками и ковбойскими шляпами), джинсами и свисающими (у мужиков, во всяком случае) брюшками. Брюшки выглядели так, будто переехали к своим обладателям как-то незаметно для последних и прописались на их, в общем и целом, обезжиренных телах. Подобное брюшко свисает над джинсами с довольно узкой талией и распирает фланелевую рубашку, но ниже талии загоняется в штаны при помощи здоровенной пряжки.

Она уже пригубила, от скуки, присланное Кридмором пиво, когда увидела, что певец двинул в их сторону. Он одолжил у кого-то сетчатую кепочку и натянул ее задом наперед на свои противные, мокрые с виду, явно выбеленные волосы. Он был одет в ковбойскую рубашку цвета «электрик», на которой все еще виднелись горизонтальные, поперек грудной клетки, магазинные складки; белые, в виде жемчужин, пуговицы рубашки были расстегнуты на бледной впалой груди, совсем не похожей цветом на лицо, которое, как решила Шеветта, было загримировано. В каждой руке у певца было что-то вроде томатного сока в высоком бокале со льдом.

– Как оно? – сказал он. – Я тут только что видел эту… Мэриэлис. Думал, вот принесу старушке чего-нибудь выпить. Я Бьюэлл Кридмор. Вам нравится пиво, дамы?

– Да, спасибо, – сказала Тесса и уставилась в противоположную сторону.

Кридмор быстро и не таясь – во всяком случае, так показалось Шеветте – пораскинул мозгами и решил, что с ней у него шансы больше.

– Слышали про нас в городе или там, в Окленде?

– Мы зашли сюда исключительно за острыми крылышками, – сказала Шеветта, показывая на стоящую перед ней тарелку с куриными костями.

– И как они?

– Нормально, – сказала Шеветта, – мы как раз уходим.

– Уходите? – Кридмор сделал добрый глоток томатного сока. – Дьявол, мы же в десять начнем. Вам надо остаться и послушать. – Шеветта заметила странный налет на краях бокалов, похожий на зеленый песок, и теперь часть «песка» прилипла к верхней губе певца.

– Что ты там делаешь с этими «цезарями»[117], Бьюэлл? – Это был верзила-гитарист. – Ты же мне обещал перед концертом не пить.

– Это для Мэриэлис, – ответил Кридмор, жестикулируя одним из бокалов, – а это – для прелестной дамы. – Он поставил бокал, из которого отхлебнул, прямо перед Шеветтой.

– Тогда почему у тебя на губах эта чертова чесночная соль? – спросил верзила.

Кридмор оскалился и вытер губы тылом руки.