Виртуоз боевой стали

Испуг оказался напрасным: дикарка временами вздрагивала, иногда принималась постанывать, однако идти не мешала. Вскоре Нор запыхался, взмок и решился поубавить прыти. Что ждет впереди — одна Мгла Бездонная знает, а потому лучше без особой нужды не изнурять себя беготней с этакой тяжестью. Когда-то (если вдуматься, то было это совсем недавно) почти вот так же пришлось нести к Каменным Воротам бесчувственную Рюни. Тогда впереди дожидался удар по затылку, а после — подвальная сырость, вонь трухлявой соломы, зарешеченное оконце, через которое видна лишь грязь на сапогах караульного... Да и потом было не без грязи, всегда было не без грязи, всегда и всё. Грязь умела стать незаметной, умела втереться в привычку, как портовая вонь, которую уроженцы столицы считают морской прохладой. Грязь въедается в ладони, в лица, в души, и невозможно понять даже, любит ли тебя девушка, или, действительно, по ребяческой наивности путает с любовью дружеское участие, или просто расчетлива она не по возрасту...

Поддавшийся раздумьям парень перестал следить за дорогой, и она тут же подставила ему узловатый вздыбленый корень. Нор все-таки сумел не упасть, но крепко ушиб лодыжку и едва не уронил свою ношу. Несколько мгновений он стоял, уговаривая сгинуть едва не доведшую до слез боль, потом осторожно двинулся дальше. Боль не ушла — притаилась: нога временами будто вскрикивала. И поделом. Это, небось, Ветра наказали, чтоб не смел выдумывать гадости о Рюни. Расчетлива — это надо же! В Прорву за тобой сунулась тоже по расчету, что ли? Хотя... А ведь может статься, что и впрямь по расчету. Небось, когда Сапрайк батюшку ее пытался к поясу пристегнуть, никто не вступился, даже тертый старина Крун упорно рассматривал потолочную балку. Сапрайк-то сдох, но барракуд в Припортовье и без него немало. А «Гостеприимный людоед» когда-нибудь достанется Рюни, и, конечно же, ей охота обезопасить будущее свое владение. Чего же еще ждать от неглупой девицы, которая родилась в кабаке, всю жизнь прожила в кабаке и которую папаша-кабатчик давным-давно приучил считать веселые кругленькие блестяшки? И уж на самом деле, не из хитрого ли расчета вздумала она пробраться в школьные владения и подарить себя отдалившемуся парню? Чтоб, значит, крепче крепкого привязать удравшего на казенную службу вышибалу к распивочной... А позже на всякий случай принялась исподволь готовить ему замену — Крело... А этот дурачок камнелобый и клюнул — наживка-то лакома... И сам ты тоже дурачок камнелобый, одна Рюни умна и водит вас, дурачков, за собою табуном. А вы уж и сшибиться готовы, будто круглороги из-за...

Нор снова споткнулся и не успел додумать обидное слово. Нога опять набухла взбалмошной болью, но теперь парню и в голову не пришло беречься. Он даже притопывать стал при каждом шаге, злорадствуя, будто бы вымучивал кого-то другого, а не себя.

...Нет, нет, все понятно и правильно, и укорять Рюни вовсе незачем. Разве ж она выбирала себе родителя или, к примеру, место, где произойти на свет? Да и место здесь ни при чем: будь у запрорвного корчмаря Кутя дочь, так небось она бы такой же выросла. Но на Бродяжьей дядюшка Сатимэ да всякие лавочники едва ли не первые люди, а в Галечной Долине привыкли уважать Нурда-витязя, Хона да охотника Торка. Потому что те к людям душевны и пользу соседей-общинников блюдут не менее рьяно, нежели собственную. Торк и дочку свою так воспитал...

Будь парень не настолько издерган всяческими переживаниями еще до того, как забрался в Прорву, он, может, и успел бы распознать злую несправедливость своих измышлений (а распознав, наверняка докопался бы до ее причин). Но он не успел. В замороченную голову будто бы обухом ударило жуткое сомнение: жива ли Ларда?! Ведь тряс немилосердно, дважды почти уронил, а она не простонала, не дернулась даже. Неужели проклятый старик сдуру переусердствовал и уморил ее дурманными зельями?! Или слишком плотно укутал, задушил?!

Парень торопливо опустил свою ношу на землю. Получилось это у него неудачно: суетливые пальцы соскальзывали с гладко выделанной кожи, да и маловато их было, пальцев-то. Тюк вырвался, тяжело ткнулся в древесную мертвечину тем концом, где пряталась Лардина голова. И снова ни звука, ни малейшего движения внутри. Плохо. Никакое снадобье, кроме разве что яда, не могло бы усыпить так крепко. Ведь раньше то и дело принималась постанывать да хныкать без всякой причины, извивалась даже... Неладное, ох неладное с ней творится!