Вирус

Утро началось рано, еще затемно я проснулся от того, что на кухне кто-то гремел посудой и ругался на не понятном мне языке. Запах, оставшийся в постели от тела девушки, вкупе с обострившимся слухом, вычленивший ставшие привычными за вчерашний вечер интонации, позволил вновь расслабленно развалиться на кровати. Баваль никуда не ушла, более того, она пыталась что-то приготовить на кухне, на которой, кстати, не имелось особо никаких продуктов.

Разрозненные мысли, начавшие тут-же лезть в мою голову, пришлось отодвинуть усилием воли на задний план. Все догадки, предположения и прогнозы, можно было обдумать и позже. Сейчас же надо было для себя понять, как я отношусь к тому, что она ворует еду, так как иначе я никак не мог объяснить витающий по квартире запах свежего хлеба и звуки скворчащей на сковороде яичницы.

— Проснулся? — заглянув в комнату, Баваль была полностью одета, в новые вещи, не те, что были на ней вчера.

— Привет, да, — заторможено произнес я, вновь «плененный» её красотой.

— Завтрак готов, пошли есть, — произнесла она обыденным тоном, как если бы мы жили с ней сто лет вместе.

— Умоюсь и приду, — не торопясь вылезать из под одеяла, под которым мой организм опять отреагировал на девушку определенным образом, нашелся я что сказать.

— Не задерживайся там, — бросив на одеяло насмешливый взгляд, которое я зачем-то схватил одной рукой, она двояко пошутила.

«Умная», — не зная, хорошо это или плохо, мысленно вздохнул я, после чего откинул одеяло и встал, решив перестать стесняться.

Впрочем, Баваль уже ушла на кухню, так что «жест» оказался никем не оценен. Пройдя в ванну, почистил зубы, после чего решил не принимать душ, давать девушке повод шутить из-за задержки в ванной комнате, я не захотел. Вернувшись в комнату, достал из шкафа последнюю футболку, как-то незаметно весь запас чистых вещей закончился и находился сейчас в корзине для стирки. Проходя мимо турника, покосился на перекладину, прикрутил я его в свое время слегка кривовато, а сейчас мне он вообще больше был не нужен.

«Надо еще с закалкой внутренних органов разобраться, — напомнил я сам себе: — получилось у меня что или нет, так и не понятно, зря я что-ли с крыши прыгал?»

За завтраком Баваль больше молчала, ограничиваясь повседневными фразами про «соль и перец», я тоже не особо болтал, испытывая непонятно с чего навалившуюся подавленность. Обычно я ел быстро, но не сегодня, впрочем приготовлено было вкусно, так что съел я все, хоть и потратил на это минут двадцать. Оставшись после этого сидеть за столом и пытаясь понять, что меня беспокоит, я с некой отстраненностью наблюдал за тем, как Баваль собирает со стола, моет посуду, убирает ее в шкаф.

— Знаешь, я вот сижу и не могу понять, кто я такой, — мысли и чувства, которые до этого крутились на задворках сознания, наконец-то оформились в четкие слова: — вчера из-за моих действий умерли люди, близкие тебе люди, а я, как ни в чем не бывало, мало того что пригласил тебя к себе домой, так еще и ночевал по одной крышей.

— Тогда уж надо спрашивать, кто я такая, — присев напротив меня за кухонный стол, Баваль вновь уставилась на меня своими карими глазами: — вчера убили всех людей, которых я считала с детства своими родными, а потом я сама пришла в спальню к тому, кто их убил.

— Но ведь у нас ничего не было? — запоздало спохватился я.

— Не было, — кивнула она, продолжая на меня смотреть своим странным, гипнотизирующим взглядом.

— Я бы хотел попросить тебя не уходить, — не зная, как подвести разговор к возможности признаться девушке в том, что решил о ней заботиться и не давать больше никому в обиду, поспешно произнес я.

— Ну и почему же я не должна уходить? — словно давая мне возможность выговориться, она тряхнула черными кудрями, отчего свитые в пружинки волосы смешно подпрыгнули вверх и вниз.

— Я не дам тебя в обиду, буду защищать, даже от самого себя! — хоть и с запинкой, но получилось у меня сказать.

Томительная пауза, возникшая после моих слов, нервировала побольше, чем направленный накануне в мою сторону пистолет. Чуть склонив голову, Баваль словно прислушивалась к чему-то своему, одновременно с этим начав поглаживать столешницу стола кончиками пальцев. Я изо всех сил пытался придумать, что еще сказать, чтобы усилить эффект от своего признания, но ничего вразумительного в голову не приходило.

— Знаешь, мне там страшно, — зазвучавший голос был настолько тих, что пришлось волевым усилием улучшить свой слух, дабы разобрать её слова: — в таборе всегда было шумно, постоянно что-то происходило, кто-то куда-то шёл, где-то что-то делал, а там ничего.

— В Тени? — догадался я, уловив схожие нотки интонаций в словах Баваль из вчерашнего рассказа о Тени, и о том, как она через нее ходит.

— Да, там, — словно не желая произносить лишний раз слово Тень вслух, согласилась она и продолжила: — вчера, оставшись одна, я зажгла весь свет в комнате, но ощущение тишины и одиночества, были такие-же как там и, знаешь, мне стало страшно, очень страшно, что теперь так будет везде, не только в Тени, но и днем, и вечером и утром!