Вирус «Reamde»

– Эти люди работают на меня, – сказал он, – потому что сами так захотели. У меня нет над ними никакой власти. Если они откажутся подчиняться или выбросят меня за борт, для них результат будет один: их жизнь сразу станет намного проще и безопаснее. Так что, даже будь я способен простить тебя за недавнее, я бы не мог проявить подобную слабость на глазах у этих людей. У публики с Жестокого острова так уважение не завоевывают, если ты меня понимаешь.

Зула не хотела признаваться, что поняла, однако не могла больше выдерживать взгляд Джонса, поэтому покосилась на Юйсю. Лицо Цянь Юйси было неподвижно и лишено всякого выражения, глаза смотрели в палубу. По всей видимости, она уже скорректировала свое поведение в расчете на тех, кого Джонс назвал публикой с Жестокого острова.

– И поэтому, – продолжал Джонс, – будет худо. Оно, конечно, и с самого начала было не сахар. Но в продолжение плавания ты, возможно, захочешь подумать, как сделать так, чтобы не стало еще хуже. Я бы чисто по-дружески посоветовал завязать с отвагой, доблестью или как там называется твое поведение на пирсе, и совершить решительный поворот к исламу, что означает «покорность».

* * *

Западная женщина Оливия была возмущена отсутствием внимания со стороны медперсонала. Бывалая китаянка Мэн Аньлань гадала, кому дать взятку, потом вспомнила, что денег у нее нет. Более того, нет личной карточки, без которой она не человек. И практически никаких связей. Можно было бы устроить, чтобы дядя Биньрон позвонил в больницу и наорал на кого-нибудь из администрации, но Мэн Биньрон, вымышленный лондонский персонаж, не обладал тут никакой властью, а желающих высказать здешнему главврачу недовольство наверняка уже и сейчас целая очередь.

Впрочем, время шло, и Мэн Аньлань начала выстраивать довольно логичное объяснение: она получила ранение несколько часов назад и чувствует себя вполне неплохо. Рана – порез длиной в дюйм высоко над линией волос – уже не кровоточила. Голова болела, что могло означать легкое сотрясение мозга, но в глазах не мутилось, а мысли не путались. Может, у нее было короткое выпадение памяти, потому что она не помнила, как оказалась у стены в разгромленном офисе, а может, просто взрывы в реальной жизни в отличие от кино происходят очень быстро.

Вполне вариант: встать и уйти без всякой медицинской помощи – на что больничный персонал явно и рассчитывал. Оставалось уладить дело с двумя строителями, которые терпеливо сидели с ней все это время. Они, видимо, считали своей обязанностью довести приключение до счастливого финала, о котором можно будет рассказать завтра товарищам. Или они рассчитывают на вознаграждение? Она придумала решение на оба случая: записала их имена и телефоны, одолжила мелочь на паром и пообещала при первой же возможности вернуть деньги с некоторой доплатой за труды. От последнего они принялись отнекиваться – однако Оливия подозревала, что, когда дойдет до дела, возражений не последует.

Ей удалось со скандалом выпросить у медсестры бинт – главным образом под обещание, что, получив искомое, она немедленно уйдет и больше ее здесь не увидят.

Она помылась в туалете и наложила на рану бинт, который вполне мог сойти за модный аксессуар для прически, по крайней мере пока на нем не начала проступать кровь, после чего честно выполнила обещание уйти из больницы и в дареных вьетнамках дошлепала до пристани, где на щедрое даяние строительных рабочих купила билет до Гуланъюй.

По пути к парому она преобразилась из офисной девушки Мэн Аньлань в Оливию Галифакс-Лин, агента МИ-6. На пароме последняя несколько раз спрашивала себя, разумно ли возвращаться в квартиру, однако думать, что ею уже заинтересовалось УОБ, не было никаких оснований. А если и так, куда подозрительнее не прийти домой, когда она так нуждается в одежде и отдыхе. Из Китая надо выбираться, сомнений нет, но у нее нет денег и документов, а значит, придется просить о помощи. Телефон и ноутбук – в офисе, следовательно, надо идти в ванбу и оставлять кодовое сообщение.

Однако она не может пойти в ванбу без личной карточки.

У нее не было даже ключей. Так что после утомительного подъема по крутым улочкам в огромных вьетнамках, норовивших слететь на каждом шагу, ей пришлось разыскивать управляющего, отрывать его от обеда и просить, чтобы он поручил жене подняться на второй этаж с ключами.

Жена управляющего при виде Оливии разохалась и, стоя на пороге, учинила ей долгий вежливый допрос. Почтенная матрона не хотела создавать впечатление, что своим телом загораживает вход в квартиру, но именно это она и делала. Взглядов она не понимала, и Оливия вынуждена была раз за разом объяснять прямым текстом, что хочет одного: чтобы ее оставили в покое. Наконец ей удалось убедить в этом жену управляющего, закрыть дверь и запереться.

Она достала из холодильника бутылку воды и, отхлебывая, вытащила из морозилки пакет баоцзы. Паспорт Мэн Аньлань по-прежнему лежал в пакете.