Вишневые воры

Всю свою жизнь я старалась не оставлять следов. Наверное, это странно для художницы, тем более довольно известной. Безусловно, мой след, тянущийся далеко в прошлое, – это мои картины, во многом очень личные, но на самом деле это всего лишь хлебные крошки. Люди видят мое искусство, но не меня, и я надеялась, что так будет всегда.

Но сегодня кое-что произошло, и мне бы сейчас сказать, что я всю жизнь боялась, что настанет этот день, вот только это неправда. Меня, что называется, застали врасплох. Наверное, это как раз из-за того, что я не вела записей, не оставляла следов. Не так важен сам дневник, как то, о чем говорит его отсутствие. Слишком уж я старалась все забыть.

После обеда я зашла на почту, надев скрывающую лицо широкополую шляпу и выбрав свой обычный путь по грунтовой дороге, огибающей деревню (всегда предпочитала окраины). Лола уехала на месяц в Бразилию читать курс «Парфюмерия как искусство» в каком-то престижном институте, название которого я не помню. Обычно, когда она дома, мы вместе гуляем после обеда и рассказываем друг другу о том, чем будем заниматься в течение дня, до ужина (у нас есть правило: никогда не разговаривать о работе во время еды). Сейчас же я шла одна, предоставленная мыслям о том, как проведу этот день: вот уже неделю на мольберте в студии меня ждал большой чистый холст, к которому я пока не притрагивалась. Я все кружила вокруг него, не готовая приступить к работе, и пока ограничивалась тем, что делала наброски. Предвкушение всегда прекрасно.

Почтовый ящик привычно забит письмами – как правило, это письма без моего точного адреса. Просто: Сильвии Рен, 87510, Абикью, Нью-Мексико. Настоящий адрес знают лишь несколько человек, но в деревне на 200 жителей предназначенные мне письма не теряются. Письма – это очень мило, но они быстро накапливаются и умоляют об ответе, даже если отправитель ничего такого не просит.

В Санта-Фе живет женщина, которую, наверное, можно назвать моей ассистенткой: она из тех белых людей «нового времени», которые стайками стекаются в город, искрясь бирюзовой бижутерией и источая аромат шафрана. Я бы предпочла все письма отдавать ей. Ее основная обязанность – отказывать всем, кто мне что-то предлагает: от интервью или выступлений до, прости господи, приветственных речей для выпускников. Она работает со мной уже больше десяти лет, и иногда, когда я в городе, мы встречаемся пообедать. Домой я ее никогда не приглашала, хоть и знаю, что она умирает от любопытства. Она в шутку называет себя королевой отказов, а когда я умру, она наверняка напишет обо мне мемуары – под каким-нибудь ужасным названием вроде «В тени Сильвии Рен»

. Каждый раз, когда мы встречаемся в ресторане отеля «Ла Фонда», я так и вижу, как она делает мысленные заметки.

Но письма от поклонников я своей ассистентке не доверяю – Лола предпочитает читать их сама и рассылать ответы на открытках, которые она специально для этого распечатала. Она всегда любила читать письма фанатов; мне даже кажется, что, когда мы были помоложе, это ее немного заводило – куча людей устраивает шум из-за меня, а в моей постели – лишь она одна.

Я быстренько забрала письма и через несколько секунд уже вышла из здания: чем дольше остаешься, тем выше шансы для непрошеной беседы. Вернувшись домой, я повозилась с замком калитки: наш участок по периметру окружен низкой отштукатуренной стеной, и калитка – единственный проход к дому. Днем, когда мы дома, калитка всегда открыта, но на ночь мы ее запираем, и когда уходим – тоже. Сколько бы раз мы ни смазывали замок, это мне не сильно помогало; Лола никогда не мучается с ним так, как я. На этот счет у меня есть теория: дом не хочет, чтобы я его покидала, и когда я все-таки выхожу, он наказывает меня – заставляет пострадать, прежде чем впустить обратно. Между мной и домом существует связь, как у влюбленной парочки. Я провела здесь десятилетия, жила и работала в этих стенах. Однажды здесь же я и умру.

Мой кабинет расположен в заднем крыле дома, стол стоит у окна, откуда открывается вид на цветник и холмы, а вдалеке высится Серро Педерналь, столовая гора, напоминающая шею без головы. Каменистые холмы за нашим домом выглядят красными, почти марсианскими, и им очень подходит определение «неземные» – гораздо больше, чем всем тем вещам, которые обычно описываются этим словом.