Вишну в кошачьем цирке

Кстати, о наименованиях. Мать впервые тогда поняла, что в благодеяниях доктора Рао таится и своя ложка дегтя. В тот день званый ужин проходил в доме Деви Джохар, мамаши удивительного Вина. Он был там, бегал вокруг в своем костюмчике от SonSun из Лос-Анджелеса вместе с пытавшимися не отставать от него ИИ. Шив играл в саду на крыше с остальными не-брахманами, счастливыми и вполне довольными своими ограниченными, неусовершенствованными возможностями. Как быстро осыпалась с него позолота после моего рождения! Что до меня, я сидел в своем детском креслице, лепеча и во все глаза разглядывая золотых мамочек. Я знал про ревность Шива, хотя у меня еще не было ни слов, ни эмоционального языка для нее. Я видел это по множеству косых взглядов, по тому, как он садился за стол и ездил в машине, как плелся вслед за нянюшкой Менакши, проталкивавшейся с моей коляской по торговому центру, по тому, как он стоял подле моей кроватки и долго и пристально смотрел на меня. Я чувствовал ненависть.

Вин спросил у Деви разрешения выйти и поиграть с остальными в саду. Пожалуйста.

— Хорошо, но только не хвастаться, — предупредила Деви Джохар. Когда он ушел, Деви скромно скрестила ноги в лодыжках и сложила руки на коленях. — Мира, надеюсь, ты не обидишься на меня за эти слова, но твой Виш — он ведь еще не говорит. В этом возрасте в словаре Вина было около двух сотен слов, и он неплохо владел синтаксисом и грамматикой.

— И разве он не должен по меньшей мере ползать? — спросила Уша.

— Сколько ему, год и два? На вид ему немножко… меньше, — подхватила Киран.

Моя мать разразилась слезами. Сказались бессонные ночи и укачивания, и шиканья, подмывания, и писк, и хныканье, усталость, о да, усталость, но худшее из всего — это грудное вскармливание.

— Грудь? После года? — Уша пришла в ужас. — Я хочу сказать, я слышала, будто некоторые матери дают грудь годами, но ведь это в деревнях, или же мамочки, которые слишком любят своих сыновей.

— Соски у меня багровые, как шелковица! — плакала моя мать. — Видите ли, ему пятнадцать месяцев, но биологически не больше восьми.

Мне предстояло прожить в два раза дольше, но взрослел я вполовину медленнее. Младенчество было долгим, затянувшимся рассветом, детство — нескончаемым утром. Когда Шив пошел в школу, я только-только начинал ходить. К студенческому возрасту у меня все еще была физиология девятилетнего. Взрослость, зрелость, старость виделись мне столь далекими на великих просторах моего жизненного пути, что я не смог бы отличить насекомое от города. В те прекрасные дни я лишь вступал в свою жизнь, достаточно долгую, чтобы стать частью истории; как младенец я был для матери сущим кошмаром.

— Я знаю, что грудь — лучше всего, но, может, тебе стоит подумать о переходе на молочные смеси? — успокаивающе заметила Деви.

Видите, насколько я помню каждое слово? Еще один из двусмысленных даров доктора Рао. Я забываю лишь то, что сам решаю забыть. Я понимал каждое слово — к восемнадцати месяцам мой словарный запас был куда больше, чем у вашего драгоценного Вина, стервозная Деви. Но он был заперт внутри меня. Мой мозг формировал слова, но гортань, язык, губы и легкие не могли выговорить их. Я был узником в детском кресле-качалке, улыбающимся и размахивающим маленькими пухлыми кулачками.

Четверо, всего лишь четверо понимали меня, и они жили в пластиковой бабочке с мягкими обводами, подвешенной над моей колыбелью. Их звали Тикка-Тикка, Бадшанти, Пули и Нин. Это были ИИ, приставленные наблюдать за мной и занимать меня песнями и сказками и бесконечными узорами цветных огоньков, потому что сказки на ночь нянюшки Менакши моя мать полагала чересчур страшными для впечатлительного брахмана. Эти существа были еще глупее родителей, но благодаря их тесным взаимосвязям они не грешили никакими предрассудками за пределами запрограммированного уровня 0,2, так что я мог общаться с ними.

Тикка-Тикка пел песни.

Наш маленький ВишнуВ зелененькой лодочкеПо синим морям

Уплывает ко сну…

Он пел это каждую ночь. Мне это нравилось, я до сих пор напеваю эту песенку, толкая шестом свою лодку с кошачьим цирком вдоль разоренных берегов Матери Ганга.

Пули изображал животных — скверно. Он был кретином. Его глупость настолько оскорбляла меня, что я оставлял его помалкивать внутри пластиковой бабочки.

Бадшанти, прелестная Бадшанти, она была мастерица рассказывать истории. «Хочешь услышать сказку, Вишну?» — за этими словами следовали чудесные часы. Потому что я не забываю. Я знаю, что она никогда не повторялась, если только я не просил ее об этом. Как я просил? Для этого я должен представить вам последнего из моих четырех ИИ.