Витающие в облаках

Моя мать мне не мать. Мой отец мне не отец. Отец Норы ей не отец. Воистину мы все перемешались, как печенье в коробке.

Внутри земного шара имеется другой шар

На первом этаже Башни царил хаос. Там клубилась шумная толпа — большинство собравшихся явно не очень понимало, что делать дальше. Многие, конечно, пришли только в надежде увидеть что-нибудь захватывающее.

— Ценность захватывающих зрелищ сильно преувеличена.

Несколько человек осаждали Роджера Оззера — он стоял на лестнице, ведущей в библиотеку, и ораторствовал. Он проповедовал кучке воинственно настроенных студентов — в основном функционеров из Общества социалистов. Многие из них сидели по-турецки на полу, и в целом это выглядело так, словно он проводит собрание учеников начальной школы. Социалисты-аппаратчики громко выражали свое мнение, — казалось, они вот-вот начнут размахивать цитатниками Мао. Я поняла, что у меня сейчас опять заболит голова.

Я заметила Оливию — она стояла поодаль от толпы. У нее был странно-безучастный вид, словно ее кто-то загипнотизировал. За головой у Роджера Оззера кто-то размахивал плакатом: «ВОССТАНИЕ ЕСТЬ ИСКУССТВО И, КАК ВСЯКОЕ ИСКУССТВО, ИМЕЕТ СВОИ ЗАКОНЫ». Я решила, что это придумала Шерон, но Оливия сказала:

— Нет, это цитата из Троцкого.

— Что здесь происходит?

— По-моему, Роджер призывает уничтожить университет. Он хочет на его месте создать «Университет улиц» или что-то в этом роде, — устало сказала она.

— Улиц? А я думала, мы протестуем против войны… или против правительства…

Оливия равнодушно пожала плечами и вдруг в качестве эталонного non-sequitur объявила:

— Я беременна.

Она была бела как молоко.

— Мои соболезнования… или поздравления? В общем, что хочешь.

— Угу, — двусмысленно сказала она.

Очередная фраза, выкрикнутая Роджером, кажется, разозлила его слушателей.

— Скажи, пожалуйста, я могу с тобой поговорить? — спросила Оливия.

— Со мной?

Но тут прискакал Робин в красных вельветовых штанах на лямках и футболке с длинным рукавом в бело-синюю полоску — словно ведущий детской передачи «Учись и играй». На одной лямке у него красовался значок в форме щита с надписью: «Староста школы».

Я спросила, вправду ли он был старостой.

— Это иронический комментарий по поводу природы власти, — объяснил он.

— Я тебя потом поймаю, — сказала мне Оливия и растворилась в толпе.

— Это настоящее! — с жаром воскликнул Робин. — То, что сейчас происходит, очень важно!

— А я не знала, что буддисты интересуются политикой.

— Буддисты?

— Вчера ты был буддистом.

— Ну и что, а сегодня я, может, маоист. Ты ничего не знаешь.

С его последними словами я спорить не могла.

К нам через мешанину тел пробились Шуг и Боб.

— Анархия рулит, — лаконично заявил Шуг.

Боб держал кулек из коричневой бумаги, доставал оттуда волшебные грибы и ел один за другим, словно леденцы. Он предложил кулек Робину.

— Вы — людишки без убеждений, верно ведь? — сказал Робин, отправляя в рот пригоршню псилоцибиновых грибов. — Ленивые гедонисты. Вас волнуют только собственные мелкие жизни.

— Его политизировали, — объяснила я Бобу и Шугу.

— Ух ты! — сказал Боб. — Больно было?

Рядом с Робином появилась Шерон.

— Прямое действие, — сказала она, лихорадочно тряся сосками, — это единственный способ что-либо изменить.

— Именно! — согласился Робин.

— Херня, — сказал Шуг (очень лаконично, подумала я).

— Когда придет революция, вас и таких, как вы, поставят к стенке первыми! — прошипела Шерон.

Робеспьер, Сталин, Шерон — траектория развития политической мысли стала мне ясна. Шерон в полемическом задоре принялась разглагольствовать о том, как студенты будут править миром и как рабочие с местной часовой фабрики и хлебозавода возьмут на себя управление факультетом гуманитарных и общественных наук (кстати, вот это могло бы оказаться и к лучшему).

— А я думала, мы митингуем из-за Вьетнама… или из-за шахтеров… — удивилась я.

При виде моей тупости Робин вздохнул:

— Мы митингуем из-за всего!

— Из-за всего? Но это же очень много разного…

— Ты ничем не лучше своего парня, — обиженно сказал Робин.

Боб растерянно посмотрел на меня.

— Это он про тебя, — объяснила я.

— Мы поднимаем восстание! Нам не нужны легкомысленные люди вроде вас! — сказал Робин.

— И пятая колонна! — добавила Шерон, угрожающе глядя на меня.

Все это не улучшало моего самочувствия. Помимо головной боли, у меня началась ломота в руках и ногах, а горло будто натерли наждачной бумагой.

Боб и Шуг объявили, что «зависнут» тут и посмотрят, что будет дальше, а я пробилась через толпу и выбралась в коридор, надеясь не попасться на глаза Мэгги Маккензи.

Внезапно до меня донесся ее строгий голос — можно подумать, что, вспомнив о ней, я вызываю ее неким волшебным образом, — и я поскорее скрылась в женском туалете.