Витязь на распутье

Признаться, я и сам усомнился в своем предположении, но на следующий день Шуйский, решив, что комплиментов сделано предостаточно, перешел к более активным разговорам. Стоило Федору поутру вежливо осведомиться, каково ему почивалось, как боярин с грустным вздохом заявил:

– Для чего мягко стлать, когда не с кем спать?

Так-так. Кажется, началось. Но далее вновь последовало затишье. Очевидно, боярин взял паузу, решив посмотреть на реакцию царевича. Или я ошибаюсь и эта фраза была простой присказкой? Но дожидаться, пока Шуйский разродится следующей, было недосуг. Сегодня мне надо побывать на ткацко-прядильной мануфактуре, и у гвардейцев, которым предстоял экзамен по владению пращой, и… Словом, некогда мне.

Впрочем, я ничего не упустил, поскольку к основному Василий Иванович, поступив вопреки пословице и посчитав, что вечер утра мудренее, приступил уже после вечерни и тоже не вдруг.

Вначале Шуйский, сидя за трапезой, завел как бы между прочим разговор о сватовстве вообще. Поглаживая рукой какой-то сверток, принесенный им невесть зачем, он принялся рассказывать смешные случаи, когда неуклюжая глупая сваха что-то там напутала и договорилась совсем не с теми, кого выбрали родители жениха.

А затем боярин, как и несколькими днями ранее митрополит, вопросительно уставился на меня – дескать, не пора ли тебе, князь, нас покинуть, ибо речь пойдет о семейных делах.

Однако тут на мою сторону встал Гермоген, пояснив Шуйскому мой статус, причем расписав его в самых превосходных формах. Дескать, я ныне у царевича не просто набольший советник, но еще и сам по себе человек паки и паки наидостойнейший: несумненный, неблазный[56] и еще какой-то – честно признаться, такое обилие церковнославянских слов запомнить было трудненько.

Василий Иванович не сумел сдержать своих чувств – в его быстро скользнувшем по владыке взгляде явно читалось неодобрение, которое он, впрочем, почти сразу же в себе задавил и с натугой улыбнулся мне.

– И я мыслю, что вернее и надежнее у престолоблюстителя человека ныне нет, – охотно закивал он, неспешно провел рукой по остаткам волос, приглаживая их, хотя, на мой взгляд, там приглаживать было нечего, и приступил к изложению сути.

Мол, про товар, который у нас с царевичем, он сказывать не собирается, да и про себя как про красного купца ему тоже поминать не след, дабы не выглядеть вовсе уж смешно, поэтому он будет сказывать напрямки, а там уж не обессудьте, ежели что не так, после чего приступил к откровенному разговору.

Дескать, токмо болея всей душой за пресветлую и златозарную деву, коя и денносветлая, и светлопозлащенная, и какая-то еще, решился он на такое, иначе нипочем бы и ни за что. Но пусть Федор Борисович теперь сам рассудит – ведь пока его сестрица не замужем, ее положение все равно шатко: не приведи бог, случится что с братом – и что ей делать, как дальше одной жить?

То ли дело, если она станет чьей-то женой. Не зря в народе говорится: за мужа завалюсь, всем насмеюсь, никого не боюсь. А еще: побереги, бог, мужа, не возьмет нужа. Это ведь пока братец ныне в силе, однако уж больно она непрочная – сегодня есть, а завтра – бог весть. Недоброе дело быстро делается. Престолоблюститель и глазом моргнуть не успеет, как худые люди, кои ныне близ царского трона толкутся, оговорят Федора Борисовича.

Вот и пускай теперь престолоблюститель сам в разум возьмет, что тогда с его разлюбезной сестрицей станется, хотя и без того ясно, что ничего хорошего, ибо суров Дмитрий Иванович до годуновского роду-племени. А так она окажется под надежной защитой. Конечно, ныне Шуйские покамест не в чести, но это только до поры до времени, опять же родовое величие все равно при них, а злато и в грязи блестит, да и не век же оно там будет.

Не забыл боярин пройтись с критикой насчет своей внешности. Мол, все понимаю, лета уж не те. Поймав мой ироничный взгляд, устремленный на его весьма редкую шевелюру, он, приглаживая свои три волосины на голове, посетовал:

– Известное дело, в добром житье кудри вьются, а в худом секутся, вот у меня их и не ахти. – После чего он добродушно пошутил: – Благодаря Христа, борода не пуста; хоть три волоска, да растопорщившись, – и сам же первый захихикал.

Позволив себе эдакую легкую иронию, он переключился на другое. Мол, хоть он и не молод, но покамест пребывает в добром здравии и с божьего соизволения намеревается пожить на белом свете еще не менее двух десятков лет. Да и случись что с Василием Ивановичем – тоже не беда. Это у Федора Борисовича из ближних лишь мать в монастыре, а у боярина имеются и младшие братья, которые, если что, заступятся, не дадут в обиду. Да и не станет на нее никто серчать, ибо какой может быть спрос с боярыни Шуйской.