Витязь на распутье

Проехать на рынок нечего было и думать, поэтому крестьяне метали жребий и проигравшего оставляли караулить возы, а сами топали поближе к годуновским хоромам, где разместился Дмитрий, и стоило ему выехать, как толпа тут же начинала истошно и радостно вопить здравицы, славя свое красное солнышко. А тот, гордо восседая на белоснежном жеребце, сам весь светился, словно заря-заряница, щедро, без счета раздавая всем не только улыбки, но и периодически разбрасывая по сторонам звонкое серебрецо.

– Мастер ты чужой деньгой кидаться, – не утерпев, заметил я ему, подозревая, откуда именно вдруг у него взялось столько лишней наличности.

– И без того все по твоему слову сотворил, – огрызнулся он, намекая, что количество посылаемых в Самбор подарков изрядно уменьшилось.

Действительно, безмерно довольный тем, что я согласился принять участие в авантюре с Эстлядией, он всячески выказывал мне свое уважение и старался соглашаться со всеми моими предложениями, в том числе и по финансовым вопросам.

Касаемо подарков и денег для Мнишек, мне не сразу удалось уговорить его поумерить свою щедрость. Поначалу он всячески упирался, ссылаясь при этом на великолепные пиры, которые закатывал в его честь ясновельможный пан Мнишек. Дескать, как так, тесть для него и петушиные гребешки, и бобровые хвостики, и медвежьи лапки, не говоря уж про цукры[88]

. Тут тебе и сахарный двуглавый орел, и Московский Кремль с позолоченными куполами церквей, и даже… сам Дмитрий, сидящий на троне в шапке Мономаха. Негоже после такого обилия и щедрот со стороны Мнишка отделываться от него чем-то пустячным.

Однако я был упрям – очень уж жалко той красоты, виденной мной в Казенной палате. К тому же если дело так пойдет и дальше, то он непременно наложит лапу и на те доходы, которые пока должны поступать в карманы Годунова. Долго, что ли, поменять указ, переписав его заново? Именно потому я, вовремя вспомнив все те сведения, которые собрал и привез мне летом Емеля, начал выкладывать Дмитрию иные факты о его будущем тесте – пусть не больно-то восхищается ясновельможным паном Ёжи, или Юрием, как его называл сам государь.

Тот поначалу не поверил мне, когда я поведал, что его тесть вылез в коронные кравчие и управляющие королевским замком исключительно за счет своего сводничества – поставлял Сигизмунду девок для разврата. Более того, пользуясь своей близостью к королю, братья Мнишки – Юрий и Николай – вывезли из королевского замка Книшин сразу после кончины своего покровителя столько добра, не побрезговав даже нарядной одеждой, что для покойника не отыскалось ничего приличного – пришлось обрядить в заплатанное.

Схватившись за саблю, государь завопил, что это все наглый поклеп недоброжелателей пана Мнишка и стыдно князю и потомку королей повторять чьи-то наветы, к тому же столь неправдоподобные, что ни один порядочный человек никогда в них не поверит даже на миг. И вообще, не может человек, чье родословное древо тянется аж от Карла Великого и императора Оттона, вдобавок окончивший университет, быть заурядным татем.

Пришлось угомонить буяна пояснением, что эти неправдоподобные, на взгляд государя, наветы обсуждались не келейно, где-то между недоброжелателями, а во всеуслышание, на избирательном сейме, причем обвинение было выдвинуто не кем-нибудь, а родной сестрой короля[89], по поручению которой шляхтич Оржельский высказал все это прямо с трибуны. Добавил и то, что те, кто защищал Мнишков, не нашли ничего лучше, как заикнуться в качестве оправдания братьев, что, мол, обирали не одни они – кроме них поживились и другие.

Правда, справедливости ради указал, что Анну Ягеллонку уговорили не возбуждать против них судебное дело, но процитировал ее слова, которые она произнесла, когда по настоянию многих влиятельных людей сняла свое обвинение, при этом заявив, что все равно простить этих негодяев

никогда не сможет.

Дмитрий обескураженно похлопал глазами и попытался протестовать, мол, впоследствии все вины с Юрия, скорее всего, были сняты, иначе бы он… Но я не доставил ему даже этого слабого утешения, рассказав, что при короле Генрихе, когда Юрий Мнишек исполнял за торжественным обедом свою должность коронного кравчего, шляхтич Заленский, будучи одним из королевских придворных, во всеуслышание заявил, что Мнишек – человек, известный своим дурным поведением, так до сих пор не очистился от обвинений и потому недостоин исполнять свои обязанности. После этого и сам Генрих объявил, что Юрию вначале надлежит оправдаться, а уж потом…

– И он?.. – вопросительно протянул Дмитрий.

Я не стал говорить, что и этот скандал Мнишку удалось как-то замять, действуя через свою влиятельную родню, и медленно покачал головой, выдав непобедимому кесарю полуправду: