Viva la M'esalliance или Слава Мезальянсу (СИ)

Девушка остановилась. Упёлась пятками в пол, мешая матери и любовнице увести себя прочь от места, где были просыпаны первые семена конфликта.

Ей было, что ответить.

— Вы сильно ошибаетесь, выдавая дешевое желаніе самоутвердиться за истинную гордость. Вамъ нечмъ гордиться, цесаревичъ, и оттого васъ такъ задваетъ мое нежеланіе тратить время на почесушки вашего разбухшаго, но крайне неустойчиваго и болзненнаго эго.

— Опрометчиво подобное говорить, — каждое слово любителя белых мундиров сочилось ядом: девушке не требовалось оборачиваться и вглядываться лицо собеседника сквозь сонм белых помех, дабы сказать, что оно искажено одной из тех противных высокомерных улыбочек, коими любят одаривать проигравших те, кто уверен в своей победе. — Я — наслдникъ россійскаго престола…

— Бронечка, — тихонько прошипела дочери на ушко матушка. — Пойдём. Не связывайся, пожалуйста. Ты не в себе.

Однако родительница не удостоилась ответа. В два движения плечом синеглазка высвободилась из захвата, в котором её удерживали розовоглазая дворянка и родственница, а затем развернулась на мысках в сторону цесаревича. Движение это было довольно неестественным. Механическим. Задействовало лишь ноги, сохраняя неподвижность всего, что выше пояса.

— Въ этомъ нтъ вашей вины! Просто родиться и издать первый крикъ въ Форгеріи доступно любому дураку!

Громкие слова оказались столь весомы, что их касания хватило, дабы разбить разом с десяток бокалов, да заставить треснуть с полдюжины блюд. Не то, чтобы Броня когда-то выделялась оперным голосом: по сути, она сейчас даже и не говорила на самом деле. Просто опустила челюсть, а слова сами рождались во рту, не требуя ни движения языком, ни кратковременного смыкания губ, ни даже выдоха.

— А что тогда достиженіе? — цесаревич сделал шаг вперёд, и Вик, бросив короткий взгляд на Лешую, отступил в сторону, пропуская беломундирника, но не его сопровождение: пред ними трость поднялась опасной преградой, в которой энергия сплеталась в сложные узоры, способные заворожить любого, кому было дозволено их видеть. — Вашъ маленькій трюкъ съ чревовщаніемъ?

Девушка сама не заметила, как отступили все тревоги. Она больше не нуждалась в том, чтобы ловить свет хрусталиком глаза, а звуки — несовершенной барабанной перепонкой. Даже тело казалось лишь одеянием, которое можно просто сбросить, ни на секунду не жалея. Лешая оказалась на грани между мирами материальным и энергетическим, осознавая в равной мере свободы, что дарует второй, и понятную предсказуемость первого, столь милую тем, кто мнит себя разумными существами.

— Да хоть бы и онъ. Всяко боле достойное дяніе, чмъ переводъ кислорода въ углекислый газъ на протяженіи долгихъ лтъ, — ответила ему синеглазка. — Въ конц концовъ, я же не горжусь тмъ, что являюсь божествомъ. Я горжусь лишь тмъ, что сдлала въ этомъ статус.

Цесаревич и Лешая начали движение. Они медленно вышагивали друг вокруг друга по часовой стрелке, не сводя друг с друга взгляда, но если молодой человек мог оценить лишь ладное личико своей визави, то девушка, в свою очередь, видела того насквозь и более концентрировалась на картине, что рисовали вихрящиеся потоки силы в его теле.

Покамест они выглядели абсолютно естественно. Наследник престола не творил заклинаний.

— О, да, я былъ въ томъ саду съ обращенными въ деревья мелкими дворянами. Идея неплохая, но исполненіе никуда не годится, — ответил цесаревич.

— Не стоитъ судить о томъ, въ чёмъ вамъ не дано разбираться: въ конц концовъ, вы смотрите только лишь глазами.

Лешая же взирала на мир отнюдь не глазами. Ей не требовалось оглядываться, чтобы понять, что у её верного подчинённого осталось довольно мало эмоциональных сил: некромаг печального образа не пользовался державами, и уже довольно долгое время стоял на одном месте, ощущая, как собранная энергия боли давит на сердце снизу, порождая чувство нехватки места в груди. Вот только у одинокого бойца было довольно мало шансов, ежели начнётся схватка с многочисленной свитой наследника российского престола.

И даже близость декоративных кустов, в которых засела магически изменённая змейка, что уже сменила ленивую сонную позицию на ту, что была более пригодна для броска, не была способна существенно склонить чашу весов в сторону добровольного охранника богини.

Лешая была богиней злой, но предпочитала направлять свою злобу лишь на тех, кто был того достоин. А разве может быть достоин злобы тот, кто верно служит сюзерену?

Так что, богиня проявила милосердие. Она подняла левую длань и направила её в сторону свиты цесаревича. Всего за несколько мгновений ногти девушки потемнели от собравшейся под ними крови, а затем капельки багровой жидкости разом сорвались с девичьих перстов и в один залп поразили всех тех, кто следовал за августейшей особой.