Вивальди

— Ну, странно. — Скрипач потрогал концом смычка щеку. — Театрально. Камзол, как будто. Чулки, от колен. Только грязный очень, вернее оборванный. Старое все, заношенное.

Это было непонятно, но переспрашивать было лень.

— А что это вас так заинтересовало?

— А кучу музыкантов в тот день побили, — ответила музыканту Майка.

— Меня не побили.

— Спасибо. — Сказал я.

Указанная милицейская дверь была закрыта, чему я втайне был рад.

В переходе с Белорусской кольцевой на радиальную, возле суровых партизан никто в этот день не играл, хотя «МК» определенно указывал, что тут был инцидент. Неужели закончившийся трагически для исполнителя? Майка не приняла моей шутки, ее это расследование занимало всерьез.

С Белорусской мы отправились в подземный переход под Новым Арбатом. Тот, что ближе всего к Садовому Кольцу.

Вообще-то, если рассуждать логически, то все открытое воздушное пространство города принадлежит всем гражданам в равной степени. Мне часто забредает в голову эта мысль. Почему отдельные граждане позволяют себе пытать всех прочих своим жутким пиликаньем и вытьем. И что самое фантастическое, получают за это деньги. Обычный нищий стоит в сторонке, его можно не увидеть, а побирушку музыканта не можешь не услышать, не бегать же мимо них, закрывая уши руками. Получается какой-то прямо налог на возможность пользоваться одним из органов моих же собственных чувств.

Некоторые улицы невозможно форсировать законным подземным образом, вырытые переходы захвачены звуковой заразой. Мучительнее всего — самозабвенные чистенькие старушки, выводящие почти правильными, но беспросветными голосами «Мой костер в тумане светит», и «Ту заводскую проходную, что в люди вывела меня».

На этот раз нас ждала встреча с пьяненькой шайкой из пяти парней, двух гитар, двух девиц, и большого количества пивных бутылок, стоявших и валявшихся вдоль стенки. Парень ретиво рубивший по струнам, изображал какое-то англоязычное рычание, одна из девиц с беспредельно глупой улыбкой топталась в центре перехода, держа за козырек перевернутую бейсболку. Собирала дань с проходящих, великодушно прощая тех толстокожих, кто не хотел раскошеливаться за предоставленное искусство.

Я пустил вперед Майку. Вскоре мы разговорились с ними. Нет, сказали они, того, кого били, здесь сейчас нет. Он вообще скрипач. А где его найти? А идите к театру на тот Арбат, на Старый. А как его кличут? Нет, он не рокер и не курит, у него нет кликухи.

Мы этого рокера без кликухи все же нашли. Он не играл в тот момент, когда мы к нему обратились с вопросом. Ел бутерброд, не уличную шаурму, а нормальный домашний: хлеб, котлета. Одет был бедно, но чисто. Сидел на раскладном матерчатом стульчике рядом с художником карикатуристом. Футляр со скрипкой держал между ног.

— Я не знаю, откуда он появился, этот человек. Лет так пятьдесят ему, в дурацком костюме, как с маскарада. Может быть, из театра прибежал. Актер рехнувшийся. Тут Вахтанговский рядом.

— Размахивал кулаками? — спросил я.

— По-чужому кричал? — спросила Майка.

— Ничего не кричал, и не размахивал. Вырвал у меня скрипку и хотел ударить об стену. Ну, я не дал, само собой. Тогда он кулаком меня сюда, где шея. Хотел, конечно, в челюсть, наверно. Дрался плохо. Но люди сбежались. А вам зачем?

— Мы из газеты, — сказала Майка.

— Уже были из газеты. — Он доел бутерброд, вытер губы салфеткой. — А он, когда я не отдал скрипку, когда уже убегал, меня шваркнул по лицу, ладонью вот так вот.

— Пощечина, — уточнил я.

— Наверно, — пожал плечами скрипач.

— А вы не знаете молодого человека, что играет в переходе с Белорусской радиальной на кольцевую?

— Нет. Я знаю Марину, она играет там дальше, за «коровой», ну, где теперь Окуджава. Мы с ней вместе занимаемся, она тоже рассказывала. Ей он скрипку расколотил. Решили, что псих.

— Скорей всего, — сказал я.

— Его поймают?

И тут мне пришла в голову мысль. До этого все работало как-то так, слова шли порожняком, я в основном убивал Майкино время, и вдруг проклюнулся настоящий, хоть и микроскопический интерес.

— А скажите, что вы играли в тот момент?

— В тот момент?

— Ну да, когда он рванул вашу скрипку.

Парень задумался.

— Помню. «Времена года», Вивальди. «Зима».

— А у вас есть телефон этой девушки, Марины?

— Она не любит, когда кому-нибудь…

— Позвоните ей сами и спросите, что она исполняла в тот момент, когда на нее напал этот человек. Насколько я понимаю, это был тот же самый псих, лет пятидесяти.

Скрипач медленно кивнул. Он не был похож на того парня с Театральной, но вместе с тем было у них что-то общее. Убежден, что и девочка Марина, если мы ее увидим, чего бы не хотелось, тоже обнаружит эти специфические скрипичные черты.

Он набрал номер. Долго извинялся за то, что задаст ей дурацкий вопрос, при этом выразительным взглядом извинялся перед нами, что вынужден так говорить. Захлопнул телефон. Двусмысленно улыбнулся.

— «Зима». Вивальди.

Майка тут же дернула меня за рукав.

— Едем на «Театральную».