Вивиана. Наперекор судьбе

В палестинской святой опаленной землеСарацина стрелою сраженный,Утопая в бесплотной предательской мгле,Я шептал Ваше имя, Мадонна.Уходили, бледнели друзей голоса

Запах Сены, кварталы Парижа,И последнее, главное – Ваши глаза,Те, что я никогда не увижуЯ хотел Вас коснуться, хотя бы слегка,Только этому что-то мешало,Как-то странно и быстро немела рука,

И лишь пыль между пальцев стекала,В бесконечной ночи – хоры ангельских трубМне почудилось, или случилось?Ветер? Или касание легкое губ…,И слеза…, Как последняя милость

Облака проплывали в открытых глазах,Застывало, не выдохом – стоном,На уже непослушных холодных губахВаше имя навеки, Мадонна…4».

Это была мужская баллада, которую пели воины, прощаясь со своими дамами перед крестовыми походами. Я не могла понять, почему именно эта песня пришла мне на ум, но, когда я ее пела, мне казалось, что я возношусь до самого неба, к лазурным облакам, касаясь руками солнца. Но оно не жгло огнем, а приятно, ласково грело. И только закончив петь, я обнаружила, что Лина сидит рядом со мной, смотря своими голубыми глазами на лютню, по которой я водила пальцами, создавая чудесную мелодию.

– Я сражен в самое сердце, миледи. Когда я вас слушал, мне казалось, что я сижу в райском саду, попивая божественный напиток, а мое тело касаются прохладных струй фонтана. У вас не только ангельская внешность, но и ангельский голосок, – с этими словами камердинер встал, помогая подняться и мне. Где такое видано, чтобы слуга так вольно и дерзко обращался с госпожой? Но сейчас мне не хотелось об этом думать, ибо и разум, и сердце, и, к стыду, мое тело, все тянулось к Лиану.

– Ваше величество, если позволите, я хотел бы сделать мистрис подарок, – королевская чета согласно кивнула, а фрейлины с усмешками устремили на нас свои змеиные глаза. Что мог подарить слуга? Вышитый платок, флакончик с духами? Я ахнула, когда увидела великолепную красоту, представленную моему взору.

На ладони юноши лежало золотое колечко с гранатом, высеченным в виде сердца:

– Я знаю, что этот подарок не достоин вас, но это все, что у меня есть. Это кольцо принадлежало еще моей матери. Я пообещал себе, что отдам его только той, которая приворожит меня. Теперь моим единственным желанием является увидеть это скромное украшение на вашем нежном пальчике, – эти пылкие признания Лиан произнес шепотом, чтобы никто, кроме меня, их не услышал. Я молча, с грустной улыбкой наблюдала, как мистер Беверли проворными движениями одевает колечко мне на палец. Алый камень казался огромным на фоне моей белоснежной коже.

Раскрасневшись, я отдернула руку с некоторым пренебрежением, чем вызывала некий гнев на лице Лиана. Его лицо стало замкнутым, глаза потускнели. Отстранившись от меня, будто я была ночным призраком, сэр Беверли обернулся к сюзеренам, нагнув голову так, чтобы они не могла видеть его разгневанное, но и расстроенное, лицо: – Милорд, миледи, с вашего позволения я удалюсь. Ваше величество, мне не обходимо закончить некоторые дела в городе и поэтому, разумеется, с вашего одобрения, я вернусь поздно вечером, – король кивнул, продолжая что-то нашептывать Екатерине. Судя по выражению лица испанки, речи мужа совсем не порадовали ее.

– Оставьте нас! – крикнула королева, после чего все вскочили со своих мест и устремились к выходу. Так получилось, что фрейлины вышли первыми, а я шла последняя, рядом с Лианом. Остановившись за поворотом коридора, там, где нас никто не мог услышать и увидеть, я коснулась руки юноши и почувствовала, как он сжал пальцы в кулак: – Постойте, мистер. Я понимаю, что, возможно, обидела вас. Простите, я не хотела, – Лиан так резко повернулся ко мне, что едва не наступил на подол моего платья: – За что вы извиняетесь, мисс? Не стоит так унижаться перед слугой!

Ах, эти мужчины! Не зря говорят, что они могут читать мысли женщин по глазам, манере разговора и даже, по губам, когда они молчат. Но мне не хотелось утверждаться в этом на собственном опыте. Сначала, с первых минут нашей встречи, я чувствовала пренебрежение к Лиану, как к камердинеру, но теперь я понимала, что передо мной – не мальчишка-слуга, а взрослый и отважный юноша. Этот ровный и спокойный голос, исходивший с его губ, казался холодной водой в жаркий день.

– Сэр, неужели вы будете гневаться на женщину? Ведь французский поэт учил мужчин прощать сударыням их слабости, – я рассмеялась, пытаясь подтвердить свои шутливые слова смехом.