Виза на смерть

Эмма Михайловна грустно улыбнулась и тут же вспомнила, как десять лет спустя, в Нью-Йорке, куда они только что приехали с Лёнчиком в длительную командировку и где она, супруга второго секретаря полпредства, тридцатипятилетняя интересная брюнетка, пользовавшаяся успехом у мужчин («Эмма – вы поэма!»), пережила унижение, которое не могла забыть до сих пор. По иронии судьбы это случилось опять перед ноябрьским приемом, куда на сей раз они отправились вместе: она в дорогом платье, купленном накануне на Пятой авеню, и Лёнчик в новом костюме, стройный и элегантный, но уже с седыми висками.

Она уже точно не помнила, почему на полпути осталась одна – то ли он что-то забыл, то ли его кто-то окликнул. «Иди, я тебя догоню», – сказал Лёнчик, и она двинулась вперед, цокая каблучками и приятно ощущая себя легкой и привлекательной.

– Простите, можно вас на минутку? – услышала она за спиной надменный женский голос. Это была Галина Петровна Гагина, жена одного из дипломатов. – Ваш муж кто по должности?

Эмма Михайловна гордо подняла подбородок, потому что ей ужасно хотелось так же надменно бросить ей в лицо: «Вам-то что за дело до этого?» – но какой-то смутный страх, живший всегда в глубине ее души и заставлявший ее заискивающе улыбаться всем, кто находился выше Лёнчика на иерархической лестнице, и особенно ощущавшийся, когда они бывали за границей, выскочил откуда-то как черт из табакерки, и она, растерявшись, ответила как провинившаяся школьница: «Второй секретарь…»

«А мой – первый, – отчеканила Галина Петровна, – так что вам придется подняться наверх и переодеться». И только тогда Эмма заметила, что на Гагиной надето точно такое же платье, как на ней.

Эмма Михайловна вспомнила, как вернулась в квартиру и, рыдая, бросилась на кровать, и Лёнчик тормошил ее и испуганно спрашивал: «Что? Что случилось?» – а она не могла выговорить ни слова от душивших ее слез и ярости и только повторяла: «Дрянь, дрянь, какая же дрянь!» А потом они поссорились, потому что она стала уговаривать его не ходить на «этот дурацкий прием», а он не пойти не мог, и когда она объяснила наконец, в чем дело, рассмеялся и сказал, что все это не стоит выеденного яйца. «Что? – вскинулась она, – что ты понимаешь? Что ты в этом понимаешь?!» Сама она искренне считала, что большего оскорбления никто и никогда не мог бы ей нанести. «И понимать тут нечего, – спокойно ответил Лёнчик, – плюнуть и растереть». Словом, праздник был испорчен: на прием Лёнчик пошел один, а она, сорвав с себя ставшее ненавистным платье, так и просидела весь вечер в одном белье с размазанной по щекам тушью и повторяя сквозь зубы: «Дрянь!.. дрянь!» – а потом, выпив почти целый стакан неразбавленного скотча и немного успокоившись, принялась мечтать о том, как рано или поздно, когда Лёнчик станет наконец послом – хорошо бы где-нибудь в Лондоне или Вашингтоне, а Гагин к тому времени будет разве что каким-нибудь дурацким советником – так вот тогда… тогда она, Эмма, покажет этой дряни Гагиной, где раки зимуют!

Эмма Михайловна вздохнула. Как все-таки несправедливо устроена жизнь!

Тогда, в восемьдесят втором, об этом можно было только мечтать, а теперь, когда Лёнчика назначили заместителем министра и через несколько лет он уж точно будет послом или, еще лучше, полпредом в ООН, – теперь Гагин уже лет десять как не работает в министерстве. Поговаривают, что он чуть ли не вице-президент какой-то крупной компании – то ли в Сан-Франциско, то ли в Лос-Анджелесе, то ли где-то еще.

Эмма Михайловна опять вздохнула. Конечно, Лёнчик тоже не последний человек, и новую квартиру им обещают на Кутузовском проспекте, и дачу, видимо, дадут, и отдыхать они поедут в Италию или на Лазурный берег, и лекции его приглашают читать за границей, и книгу он напишет не хуже других, – вон, сейчас все кому не лень бросились писать! – и на телевидение приглашают, а уж сколько у них впереди поездок и приемов!

Все так, конечно, но по сравнению с той жизнью, которой теперь живет Гагин или тот же Сашка Гришаков… Все-таки прав был Сашка, что ушел в бизнес. Теперь у него своя компания, огромные деньги и огромные возможности… Конечно, приятно быть женой заместителя министра, но ведь государственная должность – это так ненадежно… Да и платят мало… Если бы они жили в Америке или во Франции – тогда другое дело, а здесь…

здесь им ничего не светит. Ну, съездит он послом через несколько лет, а что потом? Пенсия?

С другой стороны, думала Эмма Михайловна, кто его знает?.. Ведь бросил же Сашка Гришаков свою первую жену Наталью, как только разбогател, и женился на молодой и длинноногой, а Лёнчик – до сих пор при ней, хотя тоже давным-давно мог бы ее бросить – как ни крути, она ни три года старше его, да и детей у них нет…