Византия сражается

Нам срочно требовалась помощь. Поляки нападали с запада, белые – с юга, красные – с севера. Румыны вторглись в Бессарабию. Французские и греческие отряды высадились в Одессе. Многие казачьи и псевдоказачьи вожди, atатапу, и бандиты-анархисты вроде Махно переходили на сторону противника почти так же быстро, как и регулярные части; многие до сих пор все еще поддерживали Скоропадского. Атаман Григорьев выступил против Директории и присоединился к большевикам. Он собрал большую толпу так называемой повстанческой конницы; все до одного были грабителями и погромщиками. Мы в Киеве не верили ни единому слуху. Если нам говорили, что большевики захватили левый берег Днепра, мы просто прислушивались. Если не слышали сильной артиллерийской канонады или ружейных залпов, все продолжали заниматься своими делами. Тогда казалось возможным, что Петлюра вообще прогонит большевиков из России. А потом он устроил фарс с украинизацией церкви. Внезапно православные службы перевели на украинский, и многих церковных интеллигентов разогнали или даже убили прихожане только за то, что они высказывали непреложную истину: нет такой вещи, как Украинская церковь, с тех пор как вся церковь была подчинена патриарху Константинопольскому. Националистическое помешательство усиливалось.

Оно и уничтожило мою родину, место рождения русской культуры.

Глава одиннадцатая

Однажды вечером в середине января 1919 года меня пригласили на обед в гостиницу «Савой», где собирались промышленники, ученые и политики. Мне сообщили, что встреча будет иметь большое значение. Мое присутствие считали абсолютно необходимым.

Я приехал в гостиницу, нарядившись в свой лучший костюм, надел лисью шубу, шляпу, перчатки и теплые галоши, в руке держал неизменную трость. Все это я оставил в гардеробе. Управляющий извинился за то, что подъемник временно не работал. В темном костюме-тройке, с классическим воротничком и галстуком, я поднялся по широкой лестнице на второй этаж и остановился у огромной двери, которая, судя по всему, вела в танцевальный зал. Меня сопровождал слуга в униформе. Я оказался в настоящем номере класса люкс. По сравнению с ним мой маленький номер в «Европейской» выглядел просто постыдно. Я прошел по короткому коридору, стены и потолок которого были полностью зеркальными. Слуга отодвинул зеленый занавес, открывая мне проход в общую гостиную, в которой обилие хрусталя и позолоты напоминало о былых временах.

В комнате находились несколько мужчин, куривших сигары. Некоторые были в смокингах, некоторые – в военной форме. Кто-то из гостей оказался одет примерно так же, как и я, – в сшитые на заказ костюмы свободного покроя. Меня приветствовал журналист Еланский, кроткий с виду человек в очках и с козлиной бородкой. Его все считали сторонником большевиков и террористом. Мы познакомились в «Кубе», где меня принимали за социалиста только потому, что я постоянно отмалчивался и сохранял спокойствие. Еланский представил меня множеству мужчин, имена которых я уже не раз слышал. Они пожимали мне руку и благодарили за то, что я нашел время с ними встретиться. Эти люди, очевидно, считали меня важной персоной, но я не очень понимал, в чем заключается моя важность.

Вскоре после моего появления зеленый занавес раздвинулся, и в гостиную вошел наш самопровозглашенный Верховный главнокомандующий, Симон Петлюра. Он был ниже ростом, чем я предполагал; я еще отметил розовую, гладкую кожу, считавшуюся признаком типичного украинца, маленькие усики и привычку на птичий манер шевелить пальцами во время разговора. Он был одет в зеленую с золотом форму. Я, приветствуя, назвал его «паном»; это обращение использовали только на Украине и в Польше. Он, улыбаясь, сказал, что предпочитает именоваться товарищем Петлюрой, так как это позволяет ему вести себя свободнее, чувствовать, что он среди друзей. Он также поблагодарил меня за то, что я нашел время присоединиться к собранию.

Мы сели обедать. К моему удивлению, меня усадили слева от Петлюры, в то время как Еланский сел справа. Рядом со мной сидел генерал, напротив генерала – высокопоставленный министр, отвечающий за ведение Гражданской войны. Меня именовали товарищем Пятницким; я находил это обращение весьма забавным. Во время трапезы я почувствовал настоящую эйфорию – казалось, я вот-вот займу значительный политический пост. Поразмыслив, в будущем я решил держаться от политики подальше. Все собравшиеся рассуждали о победах большевиков. При отсутствии союзников мы очень скоро лишимся и поставок продовольствия, и линий связи. Киев вскоре придется сдать. Повстанцы ненадежны. Большинство не вполне осознавало важность железных дорог и телеграфов. Они сражались лишь за свои мелкие территории; Петлюра думал, что повстанцы рассчитывали создать крошечные государства вдоль старых казачьих границ. Он не доверял даже собственным отрядам запорожцев, которые уже получили все, чего хотели.