Византийская армия (IV — XII вв.)

М. П. Спейдел предположил, что Константин, следуя примеру своих германских солдат, у которых на щитах были руны, приказал всем воинам нанести на щиты христограмму[176]. Мы полагаем, что никакого особого знака своим солдатам Константин изображать не приказывал. Позднейшая традиция приняла за христианские символы руны на щитах воинов германских ауксилий императора. Например, руна «отала» могла быть отождествлена не только с христограммой, но и с изображением рыбы — одного из самых ранних символов христианства.

Рис. 18. Жертвоприношение Аполлону.

Рельеф на арке Константина.

Прорисовка И. В. Кирсанова.

Легенда о видении Константина связана также с появлением нового главного штандарта армии — лабарума, принять который Константину будто бы повелел Иисус Христос[177]. Для охраны нового штандарта был сформирован специальный отряд: «…тем из своих щитоносцев, которые отличались крепостью тела, силой души и благочестивым нравом, Константин повелел состоять единственно при служении этому знамени. Таких мужей числом было не меньше пятидесяти, и они не имели другой обязанности, как либо стоять вокруг знамени, либо следовать за ним в качестве стражи, когда каждый из них попеременно нес его на своих плечах» (Euseb., V. Const., II, 8; пер. СПб. Духовной Академии, пересмотрен и исправлен Серповой В. В.).

По всей видимости, гвардейцы, о которых сообщает Евсевий, были германскими солдатами, имевшими на своих щитах изображения рун, что и породило саму легенду о христианской страже, созданной для охраны священного знамени.

Языческие символы могли быть христианизированы значительно позже битвы у Мульвиева моста. Известия источников о политических демаршах Константина, рассчитанных на христиан, относятся к периоду, наступившему после 320 г., когда император задумал подчинить своей власти восточную половину римского государства, где христианство было распространено в несравненно большей степени, нежели на западе. Именно с этого момента происходит смена монетной иконографии, а на лабаруме появляется монограмма Христа[178].

Рис. 19. Кельтское солярное колесо, символизирующее небесное пространство.

По: Jolif. Th. Symboles Celtiques. Madrid, 2004. Р. 26.

Прорисовка И. В. Кирсанова.

Рис. 20. Кельтская подвеска в виде колеса, символизирующая небесное пространство.

По: Jolif. Th. Symboles Celtiques. Madrid, 2004. Р. 65.

Прорисовка И. В. Кирсанова.

Существует мнение, что именно благодаря первым германским ауксилиям, сформированным из северных наемников (Корнутам, Бракхиатам, Петулантам и Кельтам), в римскую армию проникают некоторые германские обычаи, получившие в IV столетии широкое распространение. В частности, это касается позднеримского боевого клича — баррита (barritus). Согласно Аммиану Марцеллину и Вегецию, его издавали перед тем как вступить в рукопашную схватку с врагом (Amm., XVI, 12, 43; XXVI, 7, 17; Veg., III, 18). Аммиан утверждает, что баррит начинался с тихого ворчанья и, постепенно усиливаясь, достигал силы звука волн, отражавшихся от прибрежных скал (Amm., XVI, 12, 43). Само слово, очевидно, германского происхождения (Amm., XXVI, 7, 17)[179]

, означало «рев слона». Баррит был не только боевым кличем, но и военным танцем, посвященным богу войны[180]. Исполнитель танца надевал головной убор, возможно, шлем, над которым поднимались два смотрящих либо вперед, либо друг на друга змея, как это представлено на пряжке из Финглесхама[181].

Упоминая о баррите в первый раз, Аммиан Марцеллин связывает его именно с Корнутами и Бракхиатами (Amm., XVI, 12, 43).

То же самое касается и обрядов поднимать вновь избранного императора на щите и возлагать ему на голову золотую цепь, которые позднее вошли в византийскую практику. Поднятие на щите — безусловно, германский обычай, о котором знает уже Тацит (Тас., Hist., IV, 15). Обряд возложения на голову избраннику цепи, по-видимому, тоже имеет германские корни, к тому же в 360 г. он не получил еще широкого распространения в Империи, поскольку Аммиан Марцеллин совершенно незнаком с ним и, описывая эпизод коронации Юлиана, пытается объяснить его отсутствием диадемы (Amm., ХХ, 4, 17)[182]. Вместе с тем, возложение цепи на голову Фирму (372 г.) уже не вызывает у Аммиана никакого удивления.