Византийский узел

Лежа на чем-то твердом, Монзырев так ярко представил себе ставшие родными места неподалеку от реки Псёл, скрученные в узлы кривые березы места силы, у прохода через пространство и время, яркое, такое родное солнце над головой, которое, почему-то вспыхнув, запылало, обжигая своими лучами. И светит оно сейчас прямо в глаза, разгоняя розовую взвесь. Господи, как раскалывается голова! Куда уйти от этой боли?

Словно кто-то неведомый, подслушав его невысказанную вслух просьбу, выключил освещение, прикрыв глаза спасительной тенью, заставил уйти от него боль.

Сознание вернулось к Анатолию вместе с болью. Болела голова, болела правая сторона лица. Лежа с закрытыми глазами, он услышал неподалеку от себя спокойный голос Горбыля. Открыв глаза, скосил их в сторону голоса, руками определил, что его тело прикрыто шкурой, чтоб не замерз.

– Сашка! – хрипло позвал друга, услыхав радостное восклицание в ответ:

– О! Ё-моё, кажись, в себя пришел!

Сразу две головы склонились над Монзыревым, одна лысая, горбоносая, с красными от недосыпа глазами, другая нечесаная, бородатая, с разного цвета радужками глаз, один глаз был черным, другой – зеленым.

– Леха, я тебе говорил, что он живучий, как сто китайцев? А ты-ы, завтра оклемается, завтра!

– Здрав будь, боярин!

Сфокусировав еще мутный взгляд на втором человеке, Монзырев наконец узнал его. Нет, не человек перед ним, нежить. Леший собственной персоной склонился над ним.

– Встать-то помогите, обалдуи! Сашка, рассказывай, как это мы вырвались? Где мы сейчас?

– Ага-а! Сразу допер.

К лежащему Толику подтягивались усталые дружинники, все как один в рваных кольчугах и одежде, грязные, со следами ран и запекшейся крови, было сразу видно, как нелегко они пережили последний бой. Все уставились на усаженного, подпертого стволом березы боярина, плотным кольцом окружив единственного выжившего в сече вождя. Только теперь Монзырев рассмотрел, что его окружали не только соплеменники, но и люди Святослава. Их глаза выражали явный интерес по отношению к персоне полулежачего человека, косые взгляды иных бросались в сторону лешего, сидевшего рядом, не обращавшего внимания на людей.

Горбыль радостно, громогласно вещал:

– Эх, Николаич, как зажали нас, да с разных сторон, думал все, пришел лохматый северный лис! Не выберемся! Все поляжем! А жить-то как сразу захотелось! Ага, вот. Ты в беспамятстве, народ гибнет сотнями, оно и понятно, устали махаться против такой толпы, раненых много. Черножопые беснуются, лаются, горланят что-то непонятное на своем. Окружили, под мечи уже и соваться не хотят, издаля из луков расстреливают. Ну, в общем жопа наступила! Смотрю, ты дернулся, но в себя вроде и не пришел, а рядом с тобой знакомая пелена образовалась, серая такая, ну точно как тогда у северянской деревни. Терять нам было нечего, спросить не у кого. Вот я, не будь дураком, и скомандовал бойцам отход в пелену. Естественно, наш вороп первым пошел, для них уже дело привычное, своих раненых и убитых, кого смогли, унесли. Посмотрел, в обратку никто не выходит. Остальных, кто рядом воевал, туда почти силком загонял. Печенеги забеспокоились, почувствовали неладное, а понять, что происходит, не могут. Вот мы почти все сюда и вышли, тебя вынесли. Я последним уходил, правда, проход после меня еще некоторое время держался, а по нему чернявые отморозки полезли, да мы их на этой стороне качественно приголубили. Потом окно закрылось. Чуть расслабились, дух переводим. Гляжу, киевляне забеспокоились, повскакивали с земли, оружие похватали. Что такое, думаю? А это наш Леха приперся. И так сразу на душе радостно стало, выжили, от придурков степных оторвались, опять-таки Леха, если что, поможет.

– Попить дайте, – приложившись к баклажке с водой, Монзырев вытер грязным рукавом губы. Задал вопрос лешему: – Ты как тут оказался?

– Сказать по правде, даже не знаю, только вот потянуло что-то к этому месту. Вас всех нашел, тебя обиходил. Я тебя, Николаич, травками напоил, – леший заглянул в глаза Монзыреву, взвешивая его состояние через зеркало души. – Тебе покой потребен, седмицу на лавке полежишь, не думая ни о чем, здоровее прежнего будешь.

– Та-ак! А где это мы сейчас?

– Так городище ваше неподалеку, верст с десяток отсель, – леший махнул рукой в сторону опушки леса.

Поморщившись, Монзырев попытался встать, опершись на Сашкино плечо.

– Лежи… – Леший когтистой рукой припечатал его к стволу березы. – Рано тебе вставать.

– Князь где? – задал давно мучивший его вопрос.

Лица воинов посмурнели, разговоры заглохли, вокруг повисло гробовое молчание. Ответа уже было не нужно, все было сказано общим молчанием.

– Ясно!

– Николаич, ты не думай, мы его сюда уже мертвым внесли, чтоб печенеги над телом не глумились. Ему стрела в основание черепа вошла, сам знаешь, летальный исход… – Сашка вздохнул, словно чувствуя за собой вину в смерти князя. – Наш Пашка тоже погиб, вон они рядом лежат.