Визит 'Джалиты'

Дубцов достал из кармана пальто медную флягу-манерку, которую Райко Христов вез из Константинополя на "Джалите", отвинтил крышку и вынул свернутое трубочкой предсмертное письмо капитана "Спинозы" к жене:

"Милая Настенька!"

Настасья Петровна читала, и ее глаза наполнялись слезами.

"Не вини ты меня, ради бога! Вини их. Ты знаешь, кого..."

- Ва-а-сень-ка-а-а!.. - Она обхватила руками голову. - Я же сама тебя убила, родненький, своей рукой!..

Дубцов налил ей воды из остывшего самовара, но она не заметила протянутой ей чашки - перед глазами то расплывались, то прояснялись строчки письма:

"...Впутали в бесчестное дело: принуждали вывозить из Крыма продовольствие... А в России дети пухнут с голоду... продовольствия... на борту не оказалось... не докажешь, что ты ж украл..."

Она схватила руку Дубцова, державшую чашку с водой:

- Вильям Владимирович! Вы же его знали... Васеньку. То был святой человек. Другой на меня не захотел бы и плюнуть, а он в порту подобрал и всю жизнь на меня молился... Солнышко!.. Он бы меня простил. Я же не знала, что за продукты тут прячет Гуров, Васенька! - Она вновь забилась в рыданиях, будто стараясь докричаться до своего капитана, зарытого на православном кладбище в турецком городе. - Я ж для тебя старалась, меняла продукты на золото. Нам же на чужбине предстояло жи-и-ть!

"...Единственный, кто нас рассудит, - это тот никелированный револьвер, который я тебе, Настенька, не велел трогать... Он нас с тобой, родненькая, разлучит. Теперь уж навсегда..."

Дубцов слишком хорошо знал, как судят револьверы. Он ничем не мог помочь этой женщине. Только поставил чашку с водой на стол перед ней я пошел к выходу...

Мадам вскочила:

- Постойте! - она, оттолкнув кресло, шагнула к Дубцову. - Меня бог наказал и еще больше накажет, Вильям Владимирович, если я сейчас промолчу! Они продукты, что спрятали, детишкам не оставит, они завалят погреба!

Дубцов так и замер на пороге:

- Говорите!

- Английский фугас заложен, корабельный, для взрыва крюйт-камер... с часовым механизмом. Виталий Викентьевич, этот с виду полудохлый, он у них самый здоровый, должен был все проделать в случае провала. Мне он поклялся это не опасно. Сказал, только кровля рухнет, завалит погреба - и красные ничего не найдут у меня предосудительного.

- Не опасно?! - Дубцов бросился к двери. - Там динамит!

Он, не разбирая ступенек, спрыгнул с крыльца и побежал к погребам, натыкаясь на кусты и деревья, потому что на дворе уже было темно. У чугунной двери дежурил матрос, тот, что до этого гнездился на дереве, наблюдая за окошком мезонина.

- Товарищ Дубцов, - обратился он к Вильяму Владимировичу, - скажите товарищу Гарбузенко, что вы сами убрали полотенечко с подоконника, а то... вы ж его знаете...

- Немедленно! - Дубцов его не слышал. - Выводите людей из санатория, в первую очередь - детей! Вот-вот взорвется динамит под полом!

Матрос сорвался с места. Дубцов не смотрел ему вслед. Отвалив тяжелую дверь, он вбежал в погреб, чиркнул зажигалкой. Освещая ящик за ящиком огоньком зажигалки, искал фугас. Огонек метался от его дыхания и поминутно гас. Дышать спокойно он не мог от волнения и спешки. Свистело и хрипело в груди.

Дубцов глубоко вздохнул в задержал дыхание. Огонек перестал метаться, наступила тишина и в тишине стало слышно тиканье часового механизма. Вот оно! Под ящиками с динамитом!

Снимая ящик за ящиком, осторожно, бережно, Дубцов наконец-то добрался до фугаса. Разряжать? Можно не успеть. С фугасом в руках он побежал к открытой двери, откуда тянуло холодом ноябрьской ночи.

Мадам-капитан была во дворе.

- Бросьте! - крикнула она, увидев Дубцова с его ношей. - Взорвется!

- Рано!

Сразу за оградой пансиона был обрыв к морю. Вильям Владимирович бежал на шум и запах моря, чтобы сбросить с обрыва свой опасный груз...

А в санатории уже все спали, когда прибежал матрос. Детей выносили вместе с одеялами. Мария несла Олюню, Гриша - сразу двоих. Коля и Рая тащили за руку упирающихся заспанных ребят. Еще никто, кроме Гриши и Коли, не успел понять, зачем и кому нужно это поспешное бегство, когда со стороны обрыва, за пансионом, донесся раскат взрыва и вспыхнул над темными деревьями огненный шар...

"НАД ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ У НАС ВЛАСТИ НЕТ"

- Еще в одна тысяча девятьсот двенадцатом году, - рвал кладбищенскую тишину голос Гарбузенко, - он сошел с офицерского мостика броненосца "Иоанн Златоуст" до нас, революционных матросов, и остался большевиком до своего последнего шага...

У ног Марии лежала плита с надписью: "Д-р Забродский Станислав Казимирович, 1861-1920 г." - могила отца. Для Вили вырыли рядом...

- Мы, большевики Крыма, клянемся тебе, дорогой товарищ, - доносился до нее голос Гарбузенко, - довести до конца начатое дело: очистить наше днище от всякой поганой ракушки... бандитизма... шпионства... спекулянтства, что оставила контрреволюция в своем последнем гадючем гнезде!