Визит «Полярного Лиса»

Я сидела напротив тактика Рокоссовского и с интересом наблюдала за этим хумансом. А он, в свою очередь, с не меньшим интересом осматривал интерьер шаттла. Было видно, что его удивляло все – салон, не имеющий иллюминаторов, мягкая серо-белая внутренняя отделка, упругий губчатый пол, кресла с подголовниками, в которых сидели пассажиры шаттла. В целях максимального удобства эти кресла были устроены так, что подстраивались под фигуру сидящего, меняя свою конфигурацию. К примеру, тактик Шапошников, достаточно пожилой для хуманса и, насколько я понимаю, не спавший всю прошлую ночь, как только опустился в это кресло, сразу же откинул голову на подголовник и задремал, выводя носом рулады. Очень удобно для тех хумансов, которые проводят в разъездах значительную часть жизненного времени. Впрочем, остальные местные хумансы, которыми были заполнены все места, не спешили следовать примеру своего начальства, а оглядывались по сторонам, при этом возбужденно переговариваясь. Один лишь тактик Рокоссовский был собран и сохранял определенное спокойствие, хотя события сегодняшнего утра наверняка являлись дл него сильным потрясением.

Да-да, я видела, что его разбирает любопытство, а на языке вертятся тысячи вопросов… но этот хуманс предпринимал героические и вполне успешные усилия для того, чтобы не показать своего удивления и заинтересованности. Почему-то взрослые и солидные хумансы, преимущественно мужского пола, все такие. Они считают, что изумляться и задавать вопросы – это крайне неприлично. Но было видно, что больше всего его удивляю я. Он время от времени скользил по мне таким нарочито равнодушным взглядом, что можно было подумать, будто он провел всю свою жизнь в империи и встречал эйджел каждый день. Да, так можно было подумать, но только будучи не очень внимательным наблюдателем… Наблюдатель же опытный и искушенный, талантливый и тренированный – такой как я – по некоторым признакам сразу мог понять настоящие чувства этого хуманса. Их выдавали слишком энергичные повороты головы, покашливание, поджимание губ, потирание подбородка; ну и, конечно же, блеск его глаз…

Вообще, с некоторых пор ловлю себя на том, что стала получать некоторое удовольствие, удивляя хумансов этого мира своим внешним видом. Даже не знаю, хорошо ли это… Надо будет спросить у Малинче. Впрочем, я склонна думать, что ничего плохого в этом нет. Ужас-то я точно не внушаю… Даже, скорее, наоборот – внушаю не то чтобы симпатию, но нечто похожее на восхищение, вперемешку с благоговением.

Но вот как раз благоговение хумансы этого мира старательно скрывают. И хорошо, что так. Узнавая таких, как я, получше, они понимают, что мы не так уж сильно от них отличаемся… И благоговение сменяется дружелюбием.

Шаттл рассекает небеса стремительно и почти беззвучно. Легкая вибрация конструкции почти незаметна, снаружи, сквозь обшивку прибиваются только свист и легкое гудение. Ряды кресел стоят друг напротив друга, разделенные узким проходом, благодаря чему тактик Рокоссовский сидит лицом ко мне на расстоянии вытянутой руки. Несомненно, в настоящий момент он испытывает совершенно новые ощущения. Видно, что из-за того, что шаттл не имеет иллюминаторов, ему явно немного не по себе, но ни один мускул не дрогнет на его красивом мужественном лице, будто высеченном из камня талантливым скульптором… Мы, темные эйджел, плохо разбираемся в искусстве и красоте (обычно это удел светлых), но лицо этого хуманса создает острое впечатление силы и мужества, понятное даже такому толстокожему созданию, как я.

Ну что ж, вижу что мой визави немного освоился – это означает, что пора начать ставить его в курс, что и откуда взялось… Это вообще мой любимый момент в общении с хумансами этого мира. Мне интересно следить за их лицами, когда я короткими и емкими словами развертываю перед ними панораму грандиозных событий и вытекающих из них последствий. Уже восемь дней эти люди сражаются с жестоким и вероломным врагом, превосходящим их в силах в несколько раз, и эта борьба наложила на их лицах печать горечи и ожесточения. Но вот звучат мои последние слова том, что теперь, когда мы сражаемся плечом к плечу, для нас больше нет ничего невозможного, и сперва Германия, а за ней и весь мир падут к нашим ногам – лица их светлеют и озаряются улыбками. Кстати, мои слова были обращены не только к тактику Рокоссовскому, но и к другим командирам, которых он взял с собой с прежнего места службы, чтобы суметь как можно лучше организовать сопротивление дейчам в городе Минск.