Визитка злой волшебницы

– Погоди, не тарахти, – Манойлова на том конце провода немного помолчала. – Ты ошибаешься, деточка. Все кредиты я брала, все договоры я подписывала, при чем здесь Коленька?

– Таисия Архиповна, да ни за что я не поверю, что это вы все придумали! – закричала Инна. – Я не слепая! Я видела, как вы жили, как работали. Вы же были уверены, что все абсолютно легально. Вы же гордились этим! И вдруг денег нет, счета обнулены, фирма обанкрочена. Почему вы хотите за это отвечать? Ваш сын – страшный человек! Ему никого не жалко! Ни отца десять лет назад, ни вас сейчас.

– Гаврила-то тут при чем? – в голосе Манойловой звучало искреннее недоумение.

– А вы так и не знаете, почему он уехал?

– Надоело ему со мной, вот и уехал. Коленька ему жизнь обеспечил, сытую, заграничную. Он отца всегда любил и уважал, так что ты глупости говоришь.

Инна прикусила язык. Таисия Манойлова сейчас находилась явно не в той ситуации, чтобы узнать еще и про любовницу своего мужа, ставшую невенчанной женой сына, про поступок Коленьки и про то, что у нее растет внучка.

– Да бог с ним, уехал – и слава богу… – глупо повторила она. – Сейчас не о нем речь, а о вас.

– А что обо мне? – Таисия Архиповна измученно вздохнула. – Я сама виновата. Должна была сразу с ним поговорить, как узнала, что он с Ванькой связался. Видела же, как они разговаривают. А не стала. Решила, что родная кровь, пусть общаются. Так что все это Ванька придумал наверняка. С него станется, с урода, с позора семьи. Так что виновата я, за то и отвечу.

– Какой Ванька?

– Да неважно. Все сейчас неважно, деточка. Ты скажи этим своим… Я выйду сейчас. Нечего, правда, ни людей смешить, ни дом разносить. Жила десять лет, слишком хорошо жила. Думала, за детство мое голодное все это мне бог послал. А, видать, с оглядкой жить-то надо было. Ну что ж, нечего было и привыкать к хорошему. В конце концов, и в тюрьме люди живут.

– Таисия Архиповна! – Перцева уже кричала в голос. – Вы не должны все брать на себя! Это не по-божески! Не по-людски это!

– Инна, – голос в трубке был так строг, что она замолчала на полуслове. – Инна, он мой сын. Плохой, хороший, правый или неправый, но он навсегда им останется. С той минуты, как я его в роддоме увидела, я знала, что никогда в жизни его не брошу и не предам. Как меня когда-то мать предала. Нас всех. Так что отвечать я буду сама. И за себя, и за него. И не мешай мне. У тебя все равно ничего не выйдет.

В трубке запищало. Короткие гудки как будто ввинчивались Инне в голову. Не отключаясь от этих гудков, она еще раз погладила через сетку собак и медленно побрела обратно к дому, даже не замечая, что плачет.

– Ну что? – сунулся к ней Игорь Литвинов, но она только махнула рукой и, ссутулившись, присела на лавочку.

– Сейчас выйдет. Убери ты автоматчиков, ради бога! Она абсолютно неопасная, несчастная старая одинокая женщина, которая от безумной любви вырастила двух моральных уродов.

Дверь особняка действительно распахнулась, как будто приглашая войти. Литвинов и еще несколько человек побежали внутрь. Через некоторое время они дали сигнал омоновскому автобусу, что можно уезжать. Ребята в бронежилетах бодро ссыпались в него и покинули территорию, которая сразу перестала напоминать место действия плохого боевика.

Инна в дом не пошла. Так и осталась сидеть на лавочке под весенним, еще холодным солнцем. Холод проникал внутрь нее и концентрировался где-то в районе сердца. Ей было ужасно жалко Таисию Манойлову, а еще она просто физически чувствовала, что холодная ярость поднимается от сердца к голове и заливает мозг. Инну душила ненависть в мерзавцу Коленьке.

– Его надо остановить! – вслух сказала она. И снова повторила: – Его надо остановить.

Примерно через полчаса, когда Инна уже основательно замерзла, на пороге особняка показалась Таисия Манойлова в сопровождении майора Литвинова. Профессионализм журналистки Инессы Перцевой взял верх над эмоциями, а потому она, сдерживая вновь подкатившие слезы, защелкала фотоаппаратом.

Гончаров аж присвистнул, увидев эксклюзивные кадры, которых абсолютно точно не могло быть ни в какой другой газете, только в «Курьере». Манойлова на крыльце, голова по-бабьи повязана платком. Она же залезает в милицейскую машину и оборачивается с подножки, чтобы бросить прощальный взгляд на свой дом. Во взгляде безысходная тоска. Милицейский сержантик, который опечатывает дверь. Разбитые стекла роскошного особняка, в которых отражается небо, ставшее не по-весеннему серым.

– Ты, Перцева, талант! – многозначительно проговорил главный редактор. – Правильно говорят, уж если человек талантлив, то во всем. Снимаешь ты так же хорошо, как пишешь. Кстати, завтра к вечерку отпишешься?

– Отпишусь, Юрий Александрыч, – устало сказала Инна. – А сейчас я домой поеду. Вечер уже, а я еще так дома и не была. Меня Полянский убьет.

– Не убьет! – авторитетно заявил редактор. – Что он без тебя делать-то будет?