Визиты: Осенние визиты. Спектр. Кредо

Последняя просьба была традиционной и совершенно не обязательной для выполнения. Слугин довольствовался дружбой с поэтом, сами стихи его не слишком волновали. У ближайшего ларька он отстал, придирчиво разглядывая шеренгу пивных банок.

Кирилл свернул на первом же повороте, чтобы добродушный, словно теленок, и липкий, как скотч, Максим не передумал и не бросился догонять его с банкой в руке. Потеряв Кирилла из виду, он через минуту забудет о его существовании, как, впрочем, и сам Корсаков.

На бегу Кирилл наткнулся на какого-то парня, вяло ругнувшегося вслед, завернул еще раз и остановился на углу, обтекаемый редкими прохожими. Он понял, что безумно хотел остаться в одиночестве. Что-то было неладно, но он никак не мог понять, что именно.

Он вдруг почувствовал, что задыхается. Ничего конкретного – просто не хватает воздуха. Когда-то такое было с ним, если упорно не шел уже совсем-совсем придуманный стих. Ощущение было в чем-то даже слегка приятным – после у него получались действительно хорошие строчки. Но сейчас о стихах не было и речи. Лишь давящая пелена.

– Мальчик, тебе плохо?

Пожилая женщина из тех, что регулярно пишут письма в газеты, помогают пьяным на остановках сесть в нужный троллейбус и терроризируют продавцов в супермаркетах, остановилась возле него.

– Ты не болен? Никакой гадости не глотал?

Кириллу сразу стало легче.

– Оставьте меня в покое! – звонко выкрикнул он. – Ничего я не глотал!

Женщина, оскорбленная в лучших чувствах, мгновенно двинулась дальше. Кирилл проводил ее растерянным взглядом.

что это со мной?

Он медленно пошел, машинально следуя за женщиной. Та, отойдя немного, обернулась, увидела идущего за ней мальчишку и ускорила шаг. Малолетний наркоман – не слишком полезный для здоровья собеседник. Кирилл, опомнившись, остановился.

Еще час назад он собирался побродить по старым улицам центра. Теперь же ему и впрямь захотелось оказаться дома. Закрыться в своей комнате, избавиться от… от чего?

от давящего взгляда…

Он сам поразился той легкости, с которой далась разгадка. Просто «взгляд в спину»… Кирилл обернулся, подозрительно рассматривая прохожих. Никого, кто бы хоть мимолетно посмотрел на мальчугана с испуганными глазами. Никого… Да и не могло быть – это ощущение, душное ощущение чужого взгляда, преследовало Кирилла с самого утра. И дома, и в школе. Оно лишь нарастало – с каждой минутой, накатывая, словно морская волна на пологий берег.

Кирилл подавил безумное желание разреветься и побежал обратно – к метро, в смутной надежде, что под землей, в рвущейся во все стороны толпе, «взгляд в спину» исчезнет.

Через десять минут он понял, что это была напрасная надежда.

3

Только молодые могут называть старость временем покоя.

Их ошибка пройдет, как любые ошибки, когда они сами постареют.

Аркадий Львович стоял у запотевшего окна, глядя на моросящий дождь. Дождь – не огонь и не морская волна, на него нельзя смотреть бесконечно, погружаясь в почти живое движение. Дождь всегда умирает: даже для ливня всемирного потопа был сорок первый день.

Это была последняя осень – и дождь нес с собой последнее горькое утешение.

Медленно повернувшись, Аркадий Львович вслушался в собственное движение. Ничего – ни боли, ни даже малейшего дискомфорта. То, что убьет его, еще дремало, набирая силу.

Жизнь никогда не сдается без боя – но и никогда не побеждает смерть.

– Папа, я ухожу, – донеслось из коридора.

Аркадий Львович прошел через комнату, где незаправленная кровать терялась среди стеллажей с книгами. Когда-то давно ему сказали, что эта комната похожа на декорацию из фильма об известном ученом. Он ответил не раздумывая: «Я и сам декорация». И лишь много позже понял, что это правда.

Зять зашнуровывал ботинки, согнувшись с мучительной решимостью толстого человека. Покосился на вышедшего в коридор тестя.

– Продукты в холодильнике. А чайник я поставил на огонь.

– Спасибо, Андрюша.

Аркадий Львович любил зятя так, как только можно любить человека, не оправдавшего ни худших надежд, ни лучших ожиданий. Андрей никогда, ни двадцать лет назад, ни сейчас, не смотрел на жену-еврейку как на средство передвижения, а на тестя-профессора – как на трамплин в карьере. Правда, он так и остался, теперь уже, очевидно, навсегда, совершенно бесталанным и рядовым ученым. Но это уже от Бога, а все доступное человеку Андрей выполнил честно.

– Вера заглянет завтра, – выпрямляясь, сообщил он. – Приберется… ремонт бы вам сделать, Аркадий Львович…

«После, – завертелось на языке. – Перед продажей».

Аркадий Львович никогда не старался понять, какую роль в любви родных играет его квартира. Но в любом случае она сгладит им печаль.

– До свидания.

– До свидания, Андрей.

Он запер дверь и прошел на кухню, где неторопливо закипал чайник. Придирчиво заглянул в холодильник – лианозовский кефир и царицынская колбаса. Хорошо. Человек, знающий, что жить ему осталось полгода, по-прежнему ценил маленькие радости жизни.