Вкус греха. Долгое прощание

Митя, увидев, какое количество снеди на столе, почувствовал необоримый голод. Кроме вчерашнего кофе в Лианозово, он ничем не порадовал свой несчастный желудок.

Ярко светящая люстра выявила радужные пятна на его лице, и это совсем расстроило Надюшку. Пьет?.. У нее руки опали, как она говорила про плохое настроение.

А папа радовался. Он был горд тем, что в их семье появился настоящий международник, и зная, что не ударит в грязь кое-чем, папа принялся рассуждать о политике.

Митя вяло откликался, поглощенный едой. А когда папа удалился в дебри африканского континента, он вынужден был сказать, что, несколько лет проведя в Америке, он в основном занимался ее спецификой.

Папа затих, сраженный подобным аргументом, а мама взбодрилась: теперь Митя не казался ей таким уж никчемным.

А Оля витала в своих мечтах и как бы ни с того ни с сего, выпалила:

— Расписываться будем только во Дворце.

Ослабевший ото всего, а еще от еды и питья, Митя хотел возразить, что он — во второй раз… Но, подумав секунду, решил не говорить ничего, себе дороже.

Оля видела, что Митя сникает, а у нее на него еще были виды, и она вызвала мать за дверь. Там она сообщила, что спать они будут в спальне, на их с отцом кроватях, завтра можно решить, как дальше, и чтобы мама дала ей на первую брачную ночь свою ночную рубашку, которую ей подарил еще женихом Степан, служивший в Германии. Рубашку эту Надежда Михайловна так и не надела никогда — уж больно была та необычная: от груди книзу разрез, сама прозрачная, малиновая и с розой у плеча. Она принесла дочери рубашку, вдвоем они сменили белье, постлав хрусткое новенькое, с прошвами.

Оля пошла вытаскивать «новобрачного» из-за стола, дабы он поскорее приступил к своим непосредственным обязанностям. На шикарном белье! И она будет в шикарном наряде. Который, конечно, не будет нужен, но для начала — отлично.

Оля была распущена еще более, чем в Лианозове, доказывая родителям за стенкой, какой у нее сексуальный мужик и как ее любит!

Митя уже ничего не говорил ей: пусть разбирается сама со своими родителями, напрягаясь и стараясь ей угодить. Себе, впрочем, тоже. Кто не захочет прелестную юную особу, у которой все на высшем уровне.

Оля не была похожа ни на одну его женщину.

Елена Николаевна слишком стеснялась.

Нэля следовала всем его прихотям, возбуждаясь вместе с ним.

Вера расковалась потом, но то была раскованность страсти и любви.

Рита — сумасшедшая, и ее постельная любовь была на грани безумия.

Оля же была распущенна. Она делала все, что хотела, и ничего не стеснялась.

С ней Митя возрождался и забывал себя.

Но… Если каждую из тех Митя любил — одну — меньше или совсем мало, другую — больше или очень сильно, то Олю он просто не любил. Устал, что ли, от любви?..

Постепенно Митя попривык и к этой его жизни. Правда, она казалась ему не настоящей, вроде бы все понарошку, и однажды он проснется в их с Нэлей спальне и эта его теперешняя жизнь окажется сном — не плохим, но в чем-то неприятным. Бывают такие сны — вроде бы сон красивый и добрый, а просыпаешься и думаешь, какой-то в этой красоте подвох, что-то опасное, нарочитое и предупреждающее…

Относились к Мите здесь отменно, — холили и лелеяли.

Оля — потому что была влюблена в своего «тигренка», мама — чтобы угодить Оле и не потерять расположение дочери, папа — от широты души и большого уважения к Вадиму Александровичу…

Но ничто не трогало Митю, он жил как бы в полузабытьи.

Сначала секс, красота и юность Оли расшевелили его, и он приобрел свои прежние черты, но скоро все это приелось, и Оля даже перестала казаться Мите красивой, и все чаще замечал он в ее лице грубоватые папины черты. Зато теперь замечал все нюансы и мелкие детальки, которые указывали на ее недостатки.

И все больше стала раздражать малость квартиры.

Это «трение» друг о друга приводило Митю в тихое бешенство, никак не проявлявшееся внешне, но внутри — копившееся и копившееся.

Надежда Михайловна и Оля с утра уходили, зато Степан Иванович всегда был на стреме — что подать-принять, куда сбегать и, конечно! — поговорить о зарубежной политике.

• Ни Митя, ни Оля уже не работали в архиве.

С Олей все было ясно, потому что «наверху» в министерстве у папы, как ни странно, был свой человечек, который согласился видеть Олю своим секретарем.

И… через день она уже работала у этого человечка. С Митей были некоторая неясность и боязливый трепет — все же он был в составе номенклатуры, а уж про тестя и говорить нечего!

Но Оля быстренько все решила и через своего начальника устроила Митю на должность переводчика по контракту в один из отделов.

Митя засел в душной квартирке (в основном он работал дома) за стол и стал переводить документы, письма, какие-то инструкции, иногда сборники по экономике и социальным сферам, а иногда и «спецзаказы» — какую-нибудь скабрезную книжонку для развлекаловки начальства… Ну и что?..

Только вот в квартире душно и тяжко.

И еще Оля все жестче давила и давила насчет развода.