Вкус пепла

Мысли Озеровского тут же вернулись в прежнее русло размышлений. Перельцвейг… Личность незнакомая. Однако фамилия на слуху. Девушка утверждает, будто его расстреляли две недели назад… Аристарх Викентьевич пробежался пальцами правой руки по пуговицам жилета: вспомнил. Профессиональная память не подвела и на этот раз. Владимир Перельцвейг. Отчество, кажется, на литеру «Б». Борисович? Вполне возможно… Что точно, так то, что он стоял двенадцатым номером в первом «расстрельном» приказе Урицкого. Любопытно. Озеровский мысленно сделал пометку: нужно будет более детально познакомиться с причинами, по которым сей молодой человек угодил в немилость председателя ЧК.

– Елизавета Иоакимовна, – следователь тщательно подбирал слова, – признаться, мне несколько не по себе от того, что произошло. И особенно не по себе от того, что именно мне приходится проводить допрос. Но, с другой стороны, может, это и к лучшему. Надеюсь, мы еще сможем помочь вашему брату. Поверьте, я искренне желаю помочь. Не по причине знакомства с вашей семьей. Если бы я сразу поверил в то, что Леонид – убийца, или что он был один, и это покушение спланировал самостоятельно, я бы с вами сейчас не общался. Но в том-то все и заключено, что я не верю в последнее. Нет, я не оправдываю вашего брата. Однако в данном деле имеются некоторые моменты, которые наводят на мысль о том, что Леонида просто использовали. Как ширму, дабы скрыть истинных виновников преступления. Вот их-то мы, я и мои новые коллеги, желаем вывести на чистую воду. Не знаю, насколько получится, однако приложу к тому все усилия.

Елизавета Иоакимовна еще пару раз всхлипнула, после чего подняла на следователя покрасневшие от слез глаза.

– Мне сейчас все едино. Жизнь после смерти Сережи в нашей семье приостановилась. Замерла. – Девушка произносила фразы настолько тихо, что старому следователю приходилось все время находиться в напряжении, чтобы распознать их. Однако сыщик и не подумал просить девушку говорить громче. Любая посторонняя фраза могла ее спугнуть. И тогда бы она замкнулась, перехотела выговориться. А Озеровский как раз ждал иного: пусть выплеснется – приоткроется. Следователь мысленно отругал себя: проклятый профессионализм. И тут выискивает практическую сторону. А Елизавета Иоакимовна тем временем продолжала бормотать: – Сережу все любили. Да, да, все. Несмотря на то что он всегда мнил о себе Бог весть что, тем не менее… Помните… Впрочем, вы, естественно, не помните. Он как-то шутя сказал о себе: мол, я – денди с породистой утонченностью. Смешно, да? – Аристарх Викентьевич промолчал. – Все мечтал съездить в Одессу. Он ведь счастлив был только там. На море. Даже в жены взял коренную одесситку. Нет, Наташа хорошая девушка, только не для него. А потом этот выстрел… Знаете, Сережа умирал долго. Все стонал. Бредил. – Этот момент в деле Аристарх Викентьевич помнил очень хорошо. Самострел у молодого человека вышел довольно любопытный: в бок, в области печени. Очень неудобный и странный суицид. Попробуй вывернуть руку с револьвером. Но даже если и сделать так, то на рубашке или на голом теле человека должны остаться следы от пороха. А их на белоснежной сорочке самоубийцы как раз найти и не смогли. Впрочем, дело закрывал другой следователь, который на сей факт не обратил никакого внимания. – Когда Сережа умер, папу сняли с должности. Никаких вечеров, балов. Лакеев пришлось уволить: более подобной роскоши позволить себе мы не могли. А потом ваша гадкая революция, – девушка горько улыбнулась, – которая забрала у нас и Леву. – Взгляд Елизаветы Иоакимовны вновь устремился к следователю. – Вы действительно думаете, что ему сохранят жизнь?

– Не знаю, – честно признался Озеровский, – убийство действительно было совершено именно им. Однако шансы, пусть мизерные, но имеются. Елизавета Иоакимовна, скажите: в последнее время за вашим братом ничего необычного не замечали?

– Нет, – обреченно выдохнула девушка. Она все поняла, – я действительно редко его видела. В последнее время он нечасто ночевал дома. Так, приходил изредка, в основном под вечер. Будто отмечался, что с ним все в порядке. Чтобы мама с папой не волновались. Посидит, почитает книжку… Чай попьет…

– Что читал?

– Штудировал Шницлера.

– Это какого Шницлера? Философа?

– Нет, – девушка отрицательно качнула головкой, – Артура Шницлера[17]

. Модно. Сейчас весь Петербург читает. – Елизавета Иоакимовна встрепенулась. – А вот вчера вечером, неожиданно открыл томик Дюма. «Граф Монте-Кристо». – Дочь инженера чуть подалась всем телом к следователю. – Вы верите в мистику?

– Что? – не понял Озеровский.

– Понимаете, – голос девушки вновь перешел на шепот, – у нас в детстве была игра. Кто-нибудь из нас загадывал страницу какой-нибудь книги, на выбор, открывал ее и читал, как мы считали, про свое будущее. Ну, будто бы будущее. Выдуманное. Смешно. Наивно. Это было так давно. Я даже забыла. А вчера Лева поступил именно так. Взял томик Дюма, назвал страницу, открыл ее и прочитал. Усмехнулся еще: мол, прямо как про меня. А ведь так оно сегодня и получилось…