Вкус запретного плода

Ровно без десяти двенадцать все обитатели Крольчатника, не исключая и самых маленьких, которых принесли на руках, собрались за столом, ломившимся от всяческих яств. Кое-что было привезено уже давно из Москвы и заботливо припрятано специально к этому дню. В разношерстных бокалах: хрустальных, у кого пластмассовых, кому какой попался, — пенились вино и пепси-кола. Илья, кряхтя и ругаясь, настраивал неизвестно откуда извлеченный радиоприемник, ребятня галдела как сумасшедшая, требуя включить и не выключать гирлянды, Илья сделал так, что они должны зажигаться по очереди, одна за другой.

— Черт, еще десять минут! — громко прошептал Валерьян Алене, сидевшей чуть ли не через весь стол от него. — Я сбегаю все-таки, хорошо? Что-то мне тревожно.

— Давай, — кивнула Алена, — только быстро. Мы-то подождем, а вот Новый год ждать не будет.

Валерьян выскользнул из-за стола и, как показалось Марине, через мгновение снова явился на пороге.

— Чуваки! — оглушительно заорал он. — Там Зорька жеребится! Вы как хотите, а я пошел!

Новый год они встречали не за столом, как все нормальные люди, а в конюшне с жеребящейся Зорькой. И хотя кобыла — честь ей и хвала! — управилась за каких-то двадцать минут, Новый год ждать ее не стал.

«Вот ведь как оно бывает, — думала Марина, разглядывая мокрого, иссиня-черного, ужасно длинноногого жеребенка с еле заметной белой звездочкой во лбу. — Как нарочно подгадал, в самый Новый год». Марине вспомнился давнишний сон, и на мгновение ей показалось, что не Зорька, а она сама родила жеребенка. Она испуганно зажмурилась, потом открыла глаза и осторожно заглянула в денник. Нет, это Зорькин жеребенок, Зорькин, больше ничей. Она, спокойная и счастливая, вылизывает своего детеныша с ног до головы теплым шершавым языком.

— Кто, мальчик или девочка? — шепотом спросила Марина у безмерно гордого Валерьяна.

— Кобыла! — громко ответил он. — А назовем мы ее Зегзица.

— Господи, какой ужас! — ахнула Марина. — Бедненький жеребеночек! Ну и имечко! Сам придумал?

— Не сам, «Слово о полку Игореве» читать надо! А потом, правило есть такое: берется начальная буква клички матери, а где-нибудь в середине обязательно должна быть начальная буква клички отца. Мать у нее зовут Зорька, отца — Цыган. Тебе ясно, мышь? — Валерьян снисходительно скосил глаза на Марину: дескать, разве тебе разобраться! Потом неожиданно крепко прижал ее к себе и припал губами к ее губам. — А наш-то, Марина, тоже скоро родится! — жарко зашептал он ей в самое ухо. — Ты ведь его чувствуешь, наверно, Марина, скажи?

— Нет, — ответила Марина. — Ничегошеньки я не чувствую. Я даже не до конца еще верю. Одно хорошо, — весело добавила она, видя, как Валерьян сник от ее ответа.

— Что?

— Да то, что нашего ребенка не придется называть по этому глупому принципу.

— А что? — Валерьян фыркнул. — Назвали бы его как-нибудь Марвален или Марвалена. Не нравится?

— Да? Чтобы все думали, что это в честь Ленина и Маркса? — И они счастливо засмеялись и пошли, взявшись за руки, в дом, впереди всех, точно счастливые супруги, оставив новорожденного с его матерью на попечение Алены.

«Господи, как давно я тут не бывала! — думала Марина, раздеваясь в комнате Валерьяна. — Даже забыть уже успела! А вот книги, которые мне так хотелось прочесть. Подумать только, сколько дней я вообще ничегошеньки не читаю! Раньше бы я просто не поверила, что можно столько времени ничего не читать!

Просто здесь вечно что-нибудь случается, — пришло к ней объяснение секунду спустя. — Какой странный год выдался! Все, начиная с Аниного отъезда — будто происходит не со мной, а с кем-то другим. Я словно читаю какую-то книгу».

— Эй, ты так и будешь там стоять? — Валерьян сидел в трусах на краю кровати и насмешливо смотрел на нее. Потом он встал, обнял Марину, прижал к себе, торопливо стал сам ее раздевать.

— Подожди, глупый, порвешь, это же Магдино платье!

— А, ерунда, Алена зашьет, видно не будет! Боже, как я соскучился по тебе, как я жил без тебя столько времени, просто не понимаю…

Под утро Марина проснулась от странного, никогда раньше не испытанного ощущения: точно рыбка плеснула внизу живота. Показалось? Нет, вот снова.

— Валька, Валька! — затормошила она Валерьяна. Тот спросонья никак не мог понять, что ей нужно.

— Маринка, имей совесть, дай человеку поспать! Взбесилась, что ли, мышь?

— Валька, да проснись же, глупый! Проснись наконец! Понимаешь, оно шевелится! Шевелится, слышишь?

Наконец Валька проснулся, сонно притянул к себе и поцеловал, положил руку на указанное место и, разумеется, ничего не почувствовал.

Марина лежала рядом с ним, чувствуя себя бесконечно счастливой. «Какая я была глупая! — думала она. — Ах, какая я была глупая! Ведь это же и есть самая настоящая жизнь!»

Часть четвертая

1

Марина сидела на кухне и перебирала гречневую крупу. Ей помогали Джейн и Володя.

— Послушай, Володя, — начала Марина, привстав, чтобы ссыпать в банку очередную порцию перебранной крупы. — Не удовлетворишь ли ты мое неуемное любопытство?

— Ради тебя что угодно, Мариночка!